Ира Аллор - Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды

На очередном витке, включавшем в себя уже и конец Первой эпохи, Эонвэ словно очнулся.

— А все же я ему верил… — пробормотал он себе под нос и тут же запнулся, поймав себя на том, что говорит в прошедшем времени.

«А сейчас?» — вопрос возник сам собой, и Эонвэ вынужден был признаться себе в том, от чего (он понял это сразу) давно уже пытался спрятаться, но не мог, хотя и отгонял, как самое страшное из возможных наваждений…

«Не верю. И давно, с конца Первой эпохи. Нет! Не ври себе — с конца Предначальной. Я, Эонвэ, Уста Манвэ, не верю своему Вале… Не верю… А кому я верю? Да никому… Сколько можно лгать себе, выдавая имеющееся за желаемое, а желаемое — за действительное? Вот Манвэ и разгневался: он же меня насквозь видит… — уныло подумал Эонвэ. — Теперь сиди тут, размышляй, а подобные размышления понравятся ему еще меньше…»

«Что же теперь делать? Куда деваться? Не верю — значит, ненадежен, хотя… для него ведь главное, чтобы было так, как правильно, как положено, а остальное его мало волнует. В таком случае что изменится? Если покаюсь, может, простит, то есть примет покаяние и позволит вернуться к исполнению обязанностей герольда… Да сам уже не смогу. Как оглашать волю того, в чью спра ведливость не веришь? Как служить тому, кто вызывает у тебя непомерный страх?»

«Если бы Манвэ отпустил, уйти бы в забвение, полное: все равно иначе жить не сумею… Может, Манвэ так со мной и поступит — управился же со Златооким… Да разве сделает он это? В лучшем случае прогонит — а тогда уйду хоть в Лориэн, может, Ирмо не выгонит, найдет угол потемнее и потише… Глупец! — обругал себя Эон-вэ. — Что тебе даст жалость Ирмо, если своего Валу потеряешь? А разве я уже его не потерял — когда перестал верить? Пустые догадки. Может, и впрямь усыпит — чтобы без толку по Валинору не шатался… когда поймет, до чего я тут доразмышлялся…»

«Да ты ему и воспротивиться не решишься, как бы он с тобой ни обошелся», — сказал себе майа со вздохом. Было больно и горько, тупое безразличие постепенно овладело им и почему-то именно сейчас вспомнилось то, что он так яростно отвоевывал у собственной памяти.

Он ощутил себя. Я — есть. Я — существую. Сознание выкристаллизовывалось в нечто самостоятельное. Я. Я и… пестрый узор бытия, смутно виденный, неосознанный, он был его частью — или не он? Кто? Что было? Или не было ничего? Град вопросов. Надо понять. Открыл глаза — над ним склонился… — он не знал его, не знал его имени, и в то же время чувствовал, что знал его всегда, что он сам — часть склонившегося над ним, что они связаны — неразрывно, что он не может быть без него, равно как и тот, пробудивший, нуждается в нем, майа (откуда-то пришло слово, и оно было — им, пробужденным), только-только осознавшем себя.

Майа попытался приподняться, тонкие, удивительно изящные руки с неожиданной силой подхватили его, бережно поставив на ноги. Он стоял рядом с сотворившим, разглядывая его, а тот рассмеялся, заглянув ему в глаза, и сказал слово: «Эонвэ…» — сказал, как пропел, и майа понял, ощутил: это его имя. Его суть. Он вопросительно взглянул на создателя.

— Я — Манвэ, — прозвучал ответ. — Еще меня называют Сулимо.

Майа кивнул — он запомнил оба имени.

Внезапно пришел их смысл: «Ман-вэ» — «благословенный» и «Сулимо» — от «сул» — «ветер», то есть «Повелитель Ветров». Он уже знал, что такое ветер, и еще многое, многое другое — сам не зная, откуда…

— Ну вот и познакомились, — раздалось в его сознании.

— Ты слышишь все, что я думаю?

— Конечно, ты же часть меня. Можно говорить словами, а лучше — петь, но общаться проще так.

— Как замечательно… Ты всегда меня услышишь? Манвэ улыбнулся в ответ, кивнув. Эонвэ подумал, что улыбка вышла грустная, но решил, что показалось, тем более что он еще не знал, что такое грусть. Просто откуда-то знал, что улыбки бывают разные. Он уже видел две…

Создатель и сотворенный вышли на широкий балкон, и майа увидел небо. Огромное, завораживающее. Стихия его Валы. Его стихия…

Видение постепенно начало блекнуть, превращаясь в просто воспоминание. «Интересно, Манвэ помнит тот день? Ну да, он же ничего не забывает», — грустно подумал Эонвэ. Он прислушался, скорее все же уловив, чем услышав движение. Кто-то направлялся к месту его заключения. Еле слышная, летящая походка — конечно, это был Манвэ…

«Зачем? Что он со мной сделает? Может, все же простит? Или… Что делать? В ноги броситься? Нет, он еще и презирать станет за слабость… А уж что решил, то и будет. Он решений не меняет. Так что потерпи немного и все узнаешь», — одернул себя Эонвэ, но глаз от двери оторвать не смог. Замок чуть слышно щелкнул, тяжелые створки приоткрылись… Манвэ.

Эонвэ невольно сжался в комок, ожидая, что будет.

Повелитель Ветров решительно прошел на середину залы.

— Эонвэ! Иди сюда.

«Голос… чужой, холодный. Гневается. Значит, не простил». Он попытался встать навстречу Манвэ, но онемевшее тело не слушалось. «Да что со мной? Неужели ТАК трушу? Вот еще!»

— Я жду. — Манвэ, казалось, чуть отстраненно наблюдал за своим майа.

«Как за край пропасти… неужели так тяжело — сделать шаг… Ну же! Еще один, еще…»

— Подойди ближе.

Эонвэ бездумно подчинился — еще шаг вперед, в мыслях — хаос, обрывки слов.

— Дай мне руки. — Голос Манвэ был мерный, спокойный, ровный, красивый, как всегда. И равнодушный.

«Даже в мою сторону не смотрит, словно и нет меня. Что он задумал? Зачем?»

Он покорно вытянул вперед скованные руки. Отчаяние захлестнуло майа, когда Манвэ коснулся его, показалось невыносимым все, с чем он было смирился, разум и воля отказали, не дав времени собраться, смяв достоинство и гордость, вихрь мыслей налетел, прорвавшись невольно мольбой, — Эонвэ не мог сдержать себя, это было сильнее…

— Манвэ! За что? Я же ничего не сделал?! Я… не… прости!

Майа глазами умолял о том, о чем не решался просить ни вслух, ни мысленно.

Манвэ, сняв наручники, разжал пальцы — металл тихо звякнул о камень, — и внимательно посмотрел на своего майа.

— Эонвэ, что с тобой? — В голосе мелькнуло удивление.

— Манвэ… не прогоняй… — Майа стиснул руки в беспомощной мольбе, впившись лихорадочно блестящими глазами в лицо Валы.

— С чего ты взял, что я собираюсь прогнать тебя? — подчеркнуто изумленно вскинул брови Манвэ.

— Но… я ведь не нужен тебе больше… такой…

— Какой? — прищурился Вала.

— Ну… ты мне теперь не веришь…

— Я не верю никому. Просто одним совсем, а другим — постольку-поскольку. Тебе доверял — чуть больше.

— Но, Манвэ… — Эонвэ не находил слов, уверенность в том, что Манвэ не желает его видеть, все росла — вместе с отчаянием.