Петр Ингвин - «Зимопись». Книга 1 «Как я был девочкой»

Но тогда — какие же это волшебники, те, что притворяются ими? И зачем тогда нужны?

Вот ведь как.

«Сказок нет! — говорил с тех пор Вася. — Только мы сами делаем свою жизнь сказкой!

«А волшебников? Добрых и злых? Тоже нет?» — удивлялись взрослые, по привычке надеясь на скорое прибытие голубого вертолета с эскимо и решением прочих проблем.

«Тоже нет!» — говорил Вася.

И загадочно улыбался. Глупые взрослые. Не понимают самого простого: мы все — волшебники. Иногда — злые, чаще — добрые. Совсем не сказочные волшебники.

Обычные.

Тишина длилась еще минуту после того, как я закончил. Нет слов — лучшая похвала.

Сначала дядя Люсик почесал затылок, что сиял нарождающейся лысиной как луна в редколесье. Теперь задумчиво скреб подбородок:

— Очень неплохо. Даже хорошо. Вот только имя… Ведь герой почему-то мальчик. Это неправильно. Есть непонятные слова. Но ангелу простительно. В общем отлично. Дуализм, переплетение смыслов, глубина… И… нам надо поговорить с тобой, Чапа. Зайди ко мне после занятия. Кто остался? Тома, прошу.

Еще под впечатлением от моего рассказа, народ с жаром в глазах вскинулся на Тому: что второй ангел отчебучит? Это ж так здорово — безнаказанно слушать ангелов, если слушать их, вообще-то, запрещено. Но тут вам не там. Красиво обойти закон — любимая забава местных.

Некоторые даже переползли поближе. Часовой в башенке изумленно повернулся: что происходит? Заговор? Назревающий мятеж? Секреты от власти ни при каком режиме не поощряются ни в одном государстве: ни при монархии, ни при видимости демократии. Третьего ни дано, ведь анархия не власть, секретствуй до посинения.

Заметив среди нас папринция, стражник облегченно перевел орлиный взор в зеленую даль.

Тома кашлянула в кулачок, спинка выпрямилась, глазки брызнули яркими лучиками.

— Сказание житейское о сестрице Алё… нет, просто сказание.

…Жили-были сестричка и… еще сестричка. Две жили сестрички. Одна звалась Василиса Прекрасная — ведь не было краше нее на свете. Другая — Василиса Премудрая, потому что красотой не вышла, а замуж хотелось. Взбрело однажды Прекрасной из лужицы напиться.

— Не пей, сестрица, — взмолилась Премудрая, — козле… кхм, телочкой станешь!

Не послушалась Прекрасная, выпила мутной водицы через тростиночку. Взвеселилась, влезла на стожок и давай срамные танцы танцевать, лифчиком белы облака разгонять. И обратилась в телочку. Залилась Премудрая слезами, села под стожок, плачет, а телочка возле нее скачет.

В ту пору ехал мимо купец на мерине вороном, многосильном, немецких кровей.

— О чем, красна девица, плачешь?

Рассказала Премудрая про беду.

— Поди за ме… бери меня в мужья, — говорит купец. — Будешь ходить в золоте-серебре. И телочка будет жить с нами.

Василиса Премудрая подумала-подумала, да взяла купца, переехав в его хоромы. Стали они жить-поживать, и телочка с ними живет, ест-пьет с Премудрой из одной чашки, спит в одной постели.

Напрягло это Премудрую. Но она же премудрая. Думает:

«Это ж сестрица моя, хоть и телочка. Пропадет без меня совсем. Негоже ее в беде оставлять».

Однажды приходит она с работы не вовремя, а купец телочку в упряжь кожаную запряг, да скачет на ней верхом, измывается, и кнутом своим дубасит, то промеж копыт, то промеж рогов. Воет телочка, стонет, кричит криком нечеловеческим. Да не отпускает ее купец, издевается всякими способами над бедной сестрицею безответною. Не выдержала Премудрая, взяла купца, привязала на шею камень и бросила в воду. А телочка перекинулась три раза через голову… потом еще попрыгала по-всякому… в общем, допрыгалась. Ушла в дикий лес, нашла себе сначала осла, потом бобра, да смотрела как они, тоже напившись водицы мутной, друг дружке за нее морды мутузят. Видит Премудрая, не стать уж сестрице человеком. Вызвала ведьму звездопогонную, да отправила телочку на ферму, где таких холят, поят, доят да стригут. Стала она одна жить в хоромах купца, принимая то жнеца, то кузнеца, жить-поживать, да добра наживать. Тут и сказочке конец, а кто слушал — молодец.

Тома не знала, куда деть глаза. Обратилась в леопарда: красные пятна расползлись по белой коже, продолжая победное шествие по захвату новых территорий.

— На ходу сочинила? — понял дядя Люсик, меняя одну опорную ногу на другую, незатекшую.

— Ага, — призналась Тома. От жара ее щек плавился воздух.

— А где борьба добра со злом? — вцепилась внимательно слушавшая и оскорбленная в лучших чувствах Варвара.

— Разве так надо было? Я думала бобра с ослом…

— Тома, я вас умоляю, перестаньте этих детских глупостей. Не смешно и заезжено. Я считаю задание выполненным. Кто скажет, о чем сказка ангела?

Сразу несколько девчонок выкрикнули:

— О любви и предательстве.

— А в категориях добра и зла? Кто сформулирует?

Подала голос Глафира:

— Не делай добра, не получишь зла.

— В основе правильно, но абсолютно некорректно, — отбрил дядя Люсик. — Как то же самое, но по-другому, а? В другой плоскости?

— Добро наказуемо, — вкинула Аглая.

— Наказанное добро поощряемо, — добавила Феодора.

— Все к лучшему, — обобщила Карина.

— Все хорошо, что хорошо кончается, — уточнила Зарина.

— Все относительно, — внес я свою лепту.

— Добро должно быть с кулаками, — не к месту вставил кто-то из мелких.

Мелкими я величаю всех, кто хоть чуточку младше меня. Как москвичи говорят «Понаехали» любому, прибывшему в столицу на минуту позже.

— Воспринимаемое добром не всегда добро, — красиво выправила первую мысль Глафира, вырулив в подсказанном направлении, — а казавшееся злом иногда благо.

— Нельзя поддаваться желаниям, вблизи кажущимся добром, которые издали есть зло, — добавила очередная едва перевалившая тринадцатилетие козявка.

— Достаточно, — прекратил прения папринций, так и не высказав собственной версии.

Его мысли были где-то далеко. Он встал.

— Вы хорошо поработали. Главное, чем мы сегодня занимались — учились думать. Кто насколько и в правильном ли направлении, покажет время. Все свободны. Двадцать минут личного времени и отбой.

Шевельнулось неприятное предчувствие. Никакой угрозы в приглашении папринция не было, но…

Вот именно. Но.

Странно оглянувшись, словно избегая слежки, дядя Люсик ввел меня в свой кабинет и плотно прикрыл дверь. Сам сел к столу, похожему на письменный. Я остался стоять, как на расстреле.

— Скажи мне одну вещь, Чапа, только честно. Ты мальчик?

Глава 10