Владислав Четырко - Бродяга. Путь ветра

— И тебе, — отозвался Ян, коснувшись его плеча.

Оба знали, что Иггар — плоть от плоти свартанских гор — никогда не оборвет корни, не оставит семью и дом и не отправится странствовать дальше Сварре-Руйла, до которого на хорошей лошади — три дня пути пути. Но настоящая Дорога — это ведь необязательно путешествие. Среди самых заядлых бродяг были и те, кто за всю жизнь не покинул родных мест. И это Иггар знал тоже.

— И мне, — повторил он, провожая взглядом удаляющийся силуэт Бродяги.

Иггар был отличным бойцом, средней руки волшебником, а предсказателем — и вовсе никаким. Но весь тот день его не покидала навязчивая и неприятная мысль: не успев обрести друга, он теряет его.

Ян прощался насовсем.

Позади осталась весна, и с нею — Прибрежье, родной и так давно покинутый край; гавани Гефара и Сварре-Ральта, особенно оживленные ранним летом, перед месяцем Xалейви, когда ни один корабль не покидает порта.

Этот месяц, пору штормов и бурь, он провел в широкиx долинах Лондейяра, где дозревали, готовясь стать вином, молочно-белые плоды ллейтры. «Вкусен, как ллейтра» — говорят на Юге. И там же говорят: «Смердит, как гнилая ллейтра». Человеку, бросившему гнилушку в чужое окно, полагалось двести ударов солеными розгами. Причем следы от ударов проходили раньше, чем хозяин злополучного дома мог снова в нем поселиться…

— Нет, не видели, — снова и снова звучал привычный ответ из разных уст и в самых разных местах. — Не проходила… Не было… Не знаю…

И, ответив, южане минуту спустя забывали о неприметном незнакомце и его вопросах — забывали всерьез, так, что никакими чарами или, упаси небо, пытками воспоминания эти вернуть уже не удалось бы…

Ян слишком хорошо помнил Энтви и следов оставлять не собирался.

На пересечении Посольского тракта (именуемого в народе Говяжьим) и реки Твайлин расположился богатый город Зингвэтан, столица Энгвальта — края торговцев зерном, скотом и мраморным сыром; края, в котором отнюдь не бедствуют также портные, кожевенники и ювелиры. Количеством — и качеством — трактиров и лавок Зингвэтан мог бы поспорить (в свойственной этому городу манере — вежливо, но твердо) с Динвалем и даже, возможно, с самим Кэйм-Баталом. А торговая площадь города, вымощенная коровьими зубами, считалась одной из достопримечательностей Альверона.

Гостиница «Зеленый Капитан» — добротное двухэтажное здание под замысловато изломанной черепичной крышей — стояла чуть в стороне от главной улицы, не страдая, однако, от недостатка посетителей. Дурной славой не пользовалась — хотя и поговаривали, что в самой чистой обеденной зале частенько сиживает атаман зингвэтанских воров «со товарищи». Заезжие дворяне и негоцианты из Кэйм-Батала и Динваля предпочитали селиться у «Толстой Тэсс» или в «Трёх нобилях», где яства — пряные, белье — шелковое, а послеобеденный сон способствовал пищеварению и приятному течению мыслей. Здесь же останавливались не очень богатые путешественники, ремесленники и средней руки торговцы. Кормили тут просто и недорого, селили в чистоте и уюте и, что подчас было еще важнее, никогда не задавали лишних вопросов…

Посетитель, ступивший на порог гостиницы сонным предосенним вечером, был ей под стать: не внушал особого доверия — но и подозрений тоже не вызывал. Простенькая куртка, свернутый в скатку плащ, далеко не переполненный заплечный мешок, запыленные легкие сапоги. Склонив голову набок, содержатель гостиницы мягко, но настойчиво потребовал плату вперед.

Три тяжелых серебряных семигранника столичной чеканки легли на стойку без звона.

— Комнату на два дня; сейчас — бадью горячей воды, ужин, и не беспокоить, — невыразительно, но отчетливо произнес усталый голос.

— Багаж? — осведомился мигом подскочивший слуга.

— Все с собой, — посетитель без труда приподнял висевший на плече мешок, подцепив его за ремень большим пальцем.

Поднявшись по лестнице — в меру крутой и скрипучей — хозяин и постоялец свернули в короткий коридор и оказались перед темной дубовой дверью. Комната за ней была меньше обеденного зала, но ненамного; а на кровати, громоздившейся в алькове горой алого бархата, можно было спать хоть вдоль, хоть поперек. В углу возвышался резной шкаф в виде вздыбленного медведя — в натуральную медвежью величину. Между окон, в камине, ожидали огня кленовые поленья — протапливать комнату заранее не стали, лето еще не кончилось, но вечера уже бывали зябкими. Пахло мятой, лимоном и распаренным деревом: бадью наполняли горячей водой, и это было здорово…

«Как же я устал…»

— Желает ли почтенный путник, чтобы при омовении ему прислуживала девушка? — спросил ставший донельзя учтивым содержатель. Смазливая служанка, уложив на кровать огромное, как ковер, мохнатое полотенце, подмигнула постояльцу.

— Нет, благодарю, — сдержано ответил тот, даже не глянув в ее сторону. Девушка картинно вздохнула и вышла.

— Мальчика? — невозмутимо переспросил трактирщик.

От взгляда гостя его мигом вынесло за дверь.

Плохо, подумал Ян, глядя на поспешно, но в то же время тихо закрывшиеся створки.

Зверею. Или попросту — дичаю. Еще немного — и кто знает, что случилось бы с не в меру услужливым трактирщиком?

Тот, кстати, был бы весьма удивлен, доведись ему заглянуть в замочную скважину. Постоялец с действительно звериной осторожностью обошел комнату, тронул ладонью шкаф, но открывать не стал; особенно тщательно осмотрел окно и кровать, а бадью только что не обнюхал. Удостоверившись, что комната не таит подвоха, Бродяга скинул одежду и аккуратно сложил ее на кровати.

Вода была не слишком горячей, и Ян, не теряя времени, влез в бадью — с привычной ловкостью, без всплеска. Расслабился, всем телом впитывая покой и тепло; погрузился с головой, позволяя воде вымыть из волос пыль, а из мыслей — лишнюю тревогу.

И, конечно, именно тогда в дверь постучали.

— Я же сказал: никого и ничего не надо, — раздраженно ответил Бродяга, выныривая.

— Прошено передать, — с занудной настойчивостью прогнусил детский голос.

Завернувшись в полотенце, Ян сторожко приблизился к двери. Засады не почуял. Боевых чар — тоже.

Мальчик, ждавший его в коридоре, был, очевидно, из кухонной прислуги. Сонное лицо, заболоченные глаза, в протянутой руке — плошка с тусклыми синими кубиками соли для ванн.

— Прошено передать… — повторил еще раз мальчик, ткнув плошку в руки Бродяги — и удалился, противно шаркая грязными босыми ступнями. «Где они такого откопали-то?» — недоумевал Ян, возвращаясь в комнату. Рука с плошкой потянулась к бадье — и тут самый большой кристаллик сверкнул голубизной и озарился нервным, дребезжащим светом.