Факультет Романтики. Ромфак (СИ) - Кира Тигрис
От неожиданности я резко потянул свою ногу к себе, вытащив на ее конце нечто мокрое, жалкое и довольно тяжелое. Это был тоже какой-то тролль, который пожелал остаться в образе зверя — не то маленького побитого пса, не то очень стремного бесхвостого кота, чья светлая мокрая шерсть слиплась и сделала его похожим на тощую угловатую мумию… с одним глазом янтарного ярко-желтого цвета. Второй же был плотно закрыт — кто-то его выбил, судя по всему. В темноте унитаза я так и не разглядел, который это из двух — правый или левый.
— Признателен и благодарен! — сухо и как-то даже злобно ответил спасенный зверек усталым скрипучим голосом, стуча острыми неровными клыками от холода. Странно, теперь его глаз, вдруг, стал ярко-зеленым. — Жаль, что это ненадолго…
— Что ты такое? — тихо пропищал я и от волнения очень быстро добавил. — Как ты туда попал?
Но одноглазый зверек меня не слышал или же не хотел слышать, он приоткрыл крышку унитаза и высунул наружу свою мокрую злющую морду с оскаленными клыками:
— Тут уже и Ифрит вылез! Я смотрю, все уже началось!
— Стой! Ты куда? Тебе нельзя, ты же тролль! — только и успел пискнуть я, снова ловя носом закрывающуюся крышку. Мокрого и и жалкого я так и не узнал его в полумраке, хотя его поджарая и покоцаная фигурка показалась мне очень знакомой. — Ауч! Больно же! И это благодарность за то, что я только что спас твою бесхвостую задницу?
— Я же был благодарен, но, увы, недолго, — проворчал мокрый пес, прыгая на крышку пузатого бочка, что стоял позади нашего унитаза. Я успел разглядеть что-то знакомое в его плавных крадущихся движениях, в белой свалявшейся шерсти, в широком крепком ошейнике из темной драконьей шерсти. — Что ж, мне пора! Досвидули!
— Творожок! — пропищал я, да так громко, что сама Сирена, кажется, обернулась. Но какое дело магам, вызвавшим самого Ифрита до двух мокрых крыс, копошащихся в общественном унитазе?
— Ага! И тебе того же! — зло огрызнулся зверек, он открыл свой второй до этого момента крепко закрытый глаз. Творожку не было смысла больше притворяться и прятать свои разноцветные глаза, как огни сломанного светофора — желтый и зеленый. Он выругался и со всей силы нажал лапками на рычаг слива у бочка. Огромная тяжелая волна чистейшей ледяной воды сбила меня с ног, а точнее — с лап. Все произошло так быстро, что я даже пискнуть не успел — ни от удивления, ни от обиды и несправедливости. Да я же только что спас его бесхвостую задницу от смерти! Уносясь в темную даль канализационных труб, я едва не захлебнулся от такой наглости и от собственной глупой доверчивости.
Ну вот, совсем скоро одним лесным троллем в мире станет меньше, я уже почти задохнулся, нахлебавшись воды, и стал терять сознание, как, вдруг, произошло нечто совершенно невероятное — поток воды резко развернулся и потащил меня в обратную сторону. Он словно понимал, что в трубы случайно попало что-то не просто инородное, но и живое. Быстрее… быстрее наверх, туда, где свет, тепло и воздух. Последний рывок, крышка унитаза сама собою распахнулась, и толчок, громко чихая, выплюнул меня наружу, словно подросток невкусную жвачку.
С бешенной скоростью я пролетел мимо ошарашенных магов в сторону фонтана, хватаясь за воздух всеми частями тела и отчаянно пытаясь затормозить.
— Нет, только не в пентаграмму! Только не к голодному Ифриту! — скулил я. Как жаль, что у меня сейчас не было хвоста — пушистый и беличий он был просто идеален для резкого торможения. — Лучше обратно в унитаз!
Хуже, чем попасть в пентаграмму, было бы только врезаться на полном ходу в Нарцисса. Но, к счастью, белобрысый вовремя отошел, и я с громким «чпок» плюхнулся на живот… на мраморный бортик фонтана, прямо в нескольких миллиметрах от синеватого пламени горящей пентаграммы. Мне жутко повезло, что я был насквозь промокший, однако, все же мои усы немного опалились. Еще бы чуть-чуть, и меня бы было уже никогда не спасти… Я сел на свою бесхвостую задницу и захлопал глазами, как мне показалось, очень беспомощно и мило…
— Фу, крыса! Мерзость какая! — раздался надо мной, словно гром, брезгливый визг Нарцисса. Дальше я ощутил сильный толчок по своей бесхвостой любительнице приключений — это Нарцисс легонько пнул меня своим начищенным ботинком, и я кубарем полетел… прямо в середину фонтана.
Глава 9. Что-то пошло не так…
Остановился я так же резко и неожиданно, как и начал свой нелепый полет. Я столкнулся с чем-то довольно большим, мягким и теплым, как будто с мешком, наполненным сами знаете чем. Я зажмурил глаза, думая, что, наверное, меня уже проглотили на лету и сейчас будут долго и мучительно пережевывать, но нет…
— О, какие же черные проклятые времена настали! — громко сокрушался очень низкий хриплый бас, но такой мощный, что у меня внутри тряслись все поджилки, как от сильных колонок в хорошем ночном клубе. Голос, естественно, принадлежал разозленному Ифриту — высокой, метра три-четыре, плечистой фигуре, сотканной из черного густого дыма, внутри которого постоянно то вспыхивали, то угасали очаги ослепительных молний, будто бы там бурлил сильнейший из ураганов. Ярко-красные светящиеся глаза, как разгорающиеся угли на ветру, пылали гневом. — Это не подношение для Ифрита! Это просто насмешка! Оскорбление! Плевок в лицо! Это же старая плешивая псина!
И, действительно, то, во что я только что кубарем врезался, оказалось дряблым старым псом с жидким полуоблезшим мехом, с больными красными глазами. Он хрипло скулил и трясся не сколько от страха, а сколько от слабости. Однако, в псине было что-то знакомое, словно бы еще вчера я его видел здоровым и… насмехающимся надо мной своим противным визгливым голосом. Я невольно попятился назад, узнав одного из приспешников Дори — тролля-шакала Ника. Эта троица — тролль-песец Дори, тролль-гиена Ланс и тролль-шакал Ник в последнее время очень сильно отравляли мне жизнь в волшебной академии своими нападками и издевательствами. Они всегда ходили втроем и нападали на слабеньких беззащитных лесных троллей, вроде меня. Оскорбляли, издевались, отрывали хвосты.
Так вот, сейчас я был готов поклясться своим оторванным хвостом, что это точно был Ник! Что же с ним стало?! Он очень сильно постарел, прямо на всю свою жизнь, будто кто-то только что выпил через трубочку все его годы.
— Кто посмел разбудить меня? Осмелься назвать свое имя! — ревел джинн, между тем, становясь все выше и больше, а
