Каурай. От заката до рассвета. Часть 2 (СИ) - Артемов Александр Александрович

На крышу лезли гримы, цепляясь о ветхие стены когтями — колючих шавок одного за другим сбрасывали стрелы да пинки казацких каблуков. Снова с неба на колокольню бросились гарпии, и вновь один из казаков, зазевавшись отпугиванием ворон, поплыл в воздух, терзаемый железными когтями.

Их осталось всего четверо, когда под крышей нечто оглушительно грохнуло, раздались сильные толчки и постройка просела. Когда полы колокольни начали уходить у них из-под ног, хватило всем. Стоявший у края казак мигом сиганул в пропасть и угодил прямо в лапы голодных теней. Кречета спасло лишь то, что он успел вцепиться в порожнюю балку, на которой когда-то висел колокол. Каурай же в последний момент ухватился за несущий столб и только это спасло его от свободного полета с покосившейся башенки. Повлюку повезло меньше — его тяжелая туша перевалилась через край и тяжело приземлилась на крышу. Только случай и цепкость пальцев помогли толстяку не соскользить по наклонным дырявым доскам и не разделить участь своего менее везучего товарища.

Толчки не прекращались — церковь безбожно потряхивало и кренило то в одну сторону, то в другую. Черное небо гуляло перед глазами, стены трещали так, что казалось постройка сейчас разлетится в щепы. Ядовитые поры Морции валили из всех щелей, снизу все громче звучал жуткий гул, словно сама земля вопила от боли, ненависти и унижения. В один момент дребезжащую церковь резко дернуло и она начала медленно подниматься, точно у нее выросли ноги, мало-помалу накренясь одним боком, потом другим.

И как они с Кречетом удержались на колокольне, пока церковь покачивала куполом, одноглазый мог объяснить только вмешательством Спасителя.

— Держись, пан Повлюк, держись, так тебя и растак! — кричал ему Кречет, свесившись вниз и одновременно отмахиваясь от кровожадных воронов, которых поведение церкви ничуть не смутило. К Повлюку стягивались бесстрашные гримы. Они ползали по стенам как насекомые, но и им было нелегко удержаться на крыше взбесившейся церквушки, которую мотало как пьяную.

Глянув ниже, Каурай решил, что свихнулся — даже спустил повязку, чтобы увидеть случившееся обоими глазами. Из стен церкви торчали те самые грибовидные щупальца и упирались в землю, словно гигантские паучьи лапы. По разные стороны их было уже более полудюжины, и с каждым ударом из стен вылизала очередная лапа.

Еще один удар — нечто огромное уперлось в потолок, едва не пробив крышу. Со следующим толчком стонущая от напряжения и жара церковь поднялась еще немного над землей, сошла с фундамента, и, покачиваясь, маленькими, нервными шажками двинулась к лесу.

Пока Каурай с замиранием сердца наблюдал за приближением боязливо шелестящих деревьев, внизу Повлюк отчаянно отбивался одновременно и от воронья, и от тройки гримов, которые, едва удерживаясь на прыгающей крыше, не оставляли попыток цапнуть его за ногу. Кречет, до хруста сжимая люльку зубами, одной рукой обнимал колонну, шептал воззвания к Спасителю, перемежая текст молитвы грязной бранью, а другой рукой пытался нацелить ствол пищали на самую наглую шестилапую псину, которая почти добралась до глотки Повлюка. Шарахнул выстрел — грим покатился по крыше и с воем пропал внизу. Чудища рыкнули на Кречета, но поумерили свой пыл.

— Погодите, твари, вы еще не знаете пана Кречета! — крикнул голова, поспешно пытаясь перезарядить пищаль и не рухнуть в распростертые лапищи.

На колокольню спикировали пернатые тени. Проигнорировав Каурая с Кречетом, гарпии нагло похватали веревки, которыми был обмотан гроб как паутиной, и потащили к краю. Одноглазый бросился было наперерез, но крылатая тварь с радостью черканула когтями по броне и полезла искать сочленения. Штык вспорол гарпии живот, выпуская внутренности наружу. Тварь взвизгнула, попытавшись столкнуть Каурая с крыши, и тогда второй клинок прошил ей глазище и застрял в черепе. Новая гарпия свалилась как снег на голову — полоснула одноглазого по спине и по несчастью задела неприкрытое бедро. Одноглазый зарычал, вырвал штык и с разворота рубанул крылатую по шее. Захлебываясь кровью, бестия завалилась назад, а одноглазый бросился на тех двоих, что волокли гроб.

Одно мгновение, другое, и гроб завис над пропастью. Каурай ничего не успел сделать — только сам вцепился в веревку и потянул с запоздавшим осознанием, что это равносильно самоубийству. Ударили крылья, гарпии рванулись вверх, увлекая вращающийся гроб за собой, а следом и одноглазого, у которого не было сил держаться на башне.

Когда он завис над пропастью, лихо раскачиваясь в воздухе и в последнем усилии сжимая скользкую веревку, церковь сотряс страшный удар. Она проломила стену вековых деревьев и принялась закапываться в лесной массив, расшвыривая стволы на своем пути и громогласно гудя на всю округу.

Над головой Каурая тяжело хлопали две пары испуганных крыльев. В непомерном усилии стараясь удержать в воздухе тяжеленный гроб и одноглазого, который ни в какую не желал уступать. Вокруг истерично металось каркающее воронье, на лету отскакивая от его пластин и норовя расцарапать лицо когтями. Полуослепший Каурай как мог отмахивался штыком, но это мало помогало — от того, чтобы подлететь поближе и распороть одноглазому живот, воронов удерживал слой крепкой брони.

Гарпии перемалывали холодный воздух, рывками несли гроб выше, под небо. И земля, и прорывающаяся через лес ходячая церковь, окруженная ненасытными тварями, удалялись, постепенно сливаясь в черное, гремучее покрывало.

Глава 18

— А они пороха не жалеют, сволочи! — заметил один из колядников, кутаясь в клубы табачного дыма. — Щедро воюют!

— У Шкуродера на такой случай закрома имеются, — покачал забинтованной головой его товарищ. — Подорвать бы проклятущий острог к Сеншесу. Чтоб за одну искру — и в труху, а не сидеть под стенами и не ждать, когда тебя в жопу ужалит.

— То есть мы оба в дерьме! — от души расхохотался Коляда, когда услышал историю с ведуньями.

С ним покатились со смеху и вся ватага колядников. За их спинами зарево от пожаров подсвечивало небо на сотни миль вокруг, ощетинившись жирными пальцами дымных столбов. Людям Коляды и море было по колено — пока таборщики с немногими пришлыми дезертирами жались к стенам и ползали туда-сюда, силясь окопаться и взять острог под постоянный обстрел, колядники держались в седлах чуть ли не по-рыцарски и со всей мочи свистели, сунув оба пальца в рот. Со стен свист подхватывали, не забыв бахнуть из пищалей, стоило кому-то из всадников подъехать к острогу поближе.

— По уши, — вынужден был признаться Гарон. — Теперь покумекаем, как нам из этого дерьма выбираться.

— А этот прыщ вам зачем? — ткнул пальцем Коляда в Игриша. — Заложник что ли?

— Угу, — мельком глянул на мальчика Гарон. — Я бы давно спустил с него шкуру, но Драко бережет его, чтобы выманить опричника.

— Тот горбун, который убил твоего брата? Это его подстилка что ли?

— Именно, — ухмыльнулся Гарон. — Опричник выскользнул из моих рук, но теперь не уйдет. Я обещал, что перееду его колесами, и видит Спаситель, исполню свое обещание. Кстати, об обещаниях… Берс уже подошел?

— Нет. Ждем. Говорят, застрял на переправах.

— С ним есть кто из наших?

— Я приставил к нему парочку, чтобы не взбрыкнул ненароком. Не доверяешь ему?

— Ни капли. Не удивлюсь, если он вообще повернет в другую сторону и решит попытать счастья, сговорившись с кем-нибудь на востоке, с шатранцами, например. Или вообще уйдет в Фебор, на поклон к Крустнику. Стоило вообще прирезать его вместе с Рюком, и дело с концом! Эх, смалодушничал я…

— Тогда вместе с ним надо было убить и сотню верных ему людей, — покачал головой Коляда. — Я-то не против, но лишние копья не помешают.

— Я бы предпочел, чтобы больше людей боялось меня, нежели ждали повода всадить нож мне в спину.

— Не боись! Наши друзья проследят, чтобы Берс не заартачился. А если заартачиться, то разделит участь Рюка. Уверен, совсем скоро мы услышим их поступь.