Степан Мазур - Вектор Пути.

Волх опустошил второй тул и отдал лук через плечо. Лук воеводе ещё пригодится. А рука после лука должна немного отдохнуть, прежде чем предводитель на мечах биться начнёт. Потому и стреляет из луков лишь четвёртая часть воинов. Стрелами десятки тысяч врагов не победить. Прочие воины силы берегут для ближнего, затяжного боя, где предстоит основные силы показать, сдержать натиск.

Отрок подхватил драгоценную ношу вождя и среди расступающихся воинов помчался со всех ног к лесу. Один из воинов на лету поймал стрелу, что угрожала помощнику Старшего брата, и отрок спокойно достиг леса.

Борта первого судна коснулись мели.

Выдвинулись мостики со шлепками по воде. Послышались вскрики первых торопыг, сигающих через края, да тонущих в доспехах почти у самого берега. Все звуки потонули в чудовищном вое, что донеслись от трёх десятков воинов Арконы. Сердца немцев против воли затрепетали, в горле пересохло, а руки уже не так сильно сжимали рукояти мечей.

Были эти три десятка воинов-арконовцев без доспехов. У каждого по оба оружию на руках. Мечи ли, топоры ли, цепы, булавы, верёвки с острыми металлическими наконечниками или шипастыми шарами, постоянно раскручиваемые в воздухе вокруг себя.

Этим ярым войнам прочие защитники Арконы уступили место для схватки у самого берега, оттянувшись к лесу. Берсеркерам для боя простор нужен. Крушат с нечеловеческой мощью всё вокруг, призвав для себя в помощники духов предков и получив силу от природы, а то и силу от зверя — тотема. Кто волка, кто медведя, рысь, тигра, тура… У всякого свой родовой покровитель, свой лесной собрат.

Доспехи бы только мешали скорости сиих воинов, да ускорили перегрев организма. Сражаться на палящем солнце в железе — занятие на любителя. Например, на немца, одетого в доспехи от пят до рогов.

С налившимися кровью глазами помчались к берегу воплотившие в себе духа ярые воины. Стрелы, болты летели в них, да всё мимо. Берсеркеры от большинства смертоносных снарядов уворачивались, прочие секли на лету.

Рёв и рык, вой и гнев! Показалась, что эта волна унесла жизни захватчиков быстрее, чем коснулось их оружие. А после неистовые руянцы врезались в первых вышедших на берег рыцарей, откидывая обратно в воды тела уже бездыханные. Кровавая дань богу морскому на потеху. А прочим урок — да не коснётся нога чужая берегов чужих со злым умыслом.

Волх, а вместе с ним и Сёма стояли на утёсе, сверху вниз глядя, как раскидывают одинокие войны отряды захватчиков. Берег наступал на море. Тела отодвигали водную гладь к кораблям. Бывалые, заслуженные воины, кому в строях биться давно стало тесно, первое время без потерь или ущерба для себя уничтожали молодую вражью поросль. Не дрогнули сердца ни полководцев, ни служителей веры, отправляющих первой волной молодых. Благословленные монахами, воины креста носители со странной, обречённой верой шли на убой под топоры и мечи «бесноватых».

«А где мухоморы-то?» — подумал Сёма, припоминая, что никаких зелий берсеркеры не пили. Внушенное состояние ярые войны провели самостоятельно. Самонастрой на лютый бой лишь подкреплялся словами. Но, то скорее дань традиции, да заговоры на удачу в бою…

Когда берег усыпало телами так, что побережье стало походить на оградительные валы, ярые иссякли силой. Дольше держались те, кто вначале принял бой безоружными, отбирая оружие у врага, ломая шеи и хребты голыми руками. Эти воины и двигались быстрее, легче. Ни одного лишнего движения. Рывки, толчки, броски, каждый из которых несёт если не смерть, то увечье. Немец с увечьем драться не станет — заскулит как собака и к своим поползёт, а то в нору какую забьётся.

Но силы человека не бесконечны. И самых умелых лютых ярых воинов покидали последние резервы. И то один, то другой сваливались на тех валах, не раз и не два получив уже раны. Тут же отряды арконовцев высыпали из леса и под стрелами выносили своих братьев. Двое, спасая своих, сложили жизни, истыканные стрелами в спину, как ёжики. Стрелы посыпались с кораблей дождём.

Немцы, видя «отступление», воспрянули духом. С кораблей, как посуху, по телам пошли к берегу новые волны воинов. Тех, что поопытней, посильнее. Их отряды сплотились плечом к плечу, группами захватывая берег, закрепляясь на суше.

Волх махнул рукой, отдав команду в наступление, и сам стал спускаться с утёса. Сёма некоторое время не видел берега, а когда предводитель обнажил мечи и с группой близких братьев ринулся в бой, сражение уже заполонило весь берег. Сеча разгорелась по всему побережью.

Бег, прыжок, по щеке бьёт амулет, мечи рассекают две головы. Одну вместе со шлемом. Неровно, некрасиво, много крови. Совсем не так, как в фильмах. Но Волха это мало волнует, он начал движение и остановится не скоро.

Тело начинает кружиться так, что Сёма огорчённо ловит одни фрагменты. Не своё тело, не ощущаешь движений. А глаз всегда медленнее рефлекса руки, ноги, всего танца тела. Даже взгляд натренированный.

До слуха доносится хрип, сип, крики, обрывки молитв, сведённые общим пересказом до нескольких слов. Лязг железа такой, словно стоишь в кузне, и кузнец бьёт молотом по наковальне у самого уха.

Сёма огорчённо подумал, что до такого владения телом, каким ведёт бой Волх, ему ещё тренироваться и тренироваться. Предводитель руянцев тёк водой. Он не двигался, он перетекал с места на место. А враги падали, когда протекал подле них.

Движения переходили в одно сплошное целое. Это даже не танец из комплекса элементов, что последовательно сменяют друга друга, это было ОДНО движение. Без начала и конца. Без вектора и возможности определить, что будет дальше. Где предводитель окажется следом, а потому он был неуловим, а враги падали. Снова и снова, пронзённые мечами или сбитые с ног.

Так не мог двигаться и собственный тотем Леопарда. Не просто слияние с оружием, как с единым целым, а что-то новое, чему Сёма не мог дать определение. Мастерство, опыт и уровень этого воина не поддавались описанию.

И время ушло. Казалось, витязь Волх обогнал саму реку времени. Просто солнце вдруг стало клониться на закат, грохот стих. Мир обрёл тишину.

Когда движение остановилось, Сёма понял, что наступил вечер. А значит, не менее шести часов беспрерывного боя на мечах! И ни раны! И тело не изношено, что самое странное. Волх как будто перестал быть человеком.

Сам Семён, да и брат Скорпион валялись бы на земле, задыхаясь, или просто сознание отключилось бы. Но Волх остановился в лёгкой испарине, дыхание глубокое, словно какой-то тип медитации, правда, мир в глазах всё же немного плыл. Но быстро настраивался под привычные очертания, обретал чёткость.