Оливер Джонсон - Нашествие теней

ГЛАВА 12. МАНИХЕЙ

Уртред медленно вернулся к настоящему, удивившись тому, что по-прежнему сидит у Пруда Слепцов — столь ярко пережил он тот день восьмилетней давности. Ветер уже выл вовсю над утесами Тралла. Черные тучи затмили полную луну. Зубы выбивали дробь от холода, убийственного холода. Уртред знал, что должен двигаться, чтобы согреться, чтобы отогнать эти предвещающие смерть воспоминания. Но прошлое влекло к себе с головокружительной силой, и Уртред был уже не властен над своими мыслями. Непрошеные образы снова заволакивали мозг, и Уртред снова покатился назад, в дни, наставшие после Ожога...

Келья, где он провел последние восемь лет, келья форгхольмского старца на вершине башни, внезапно предстала перед ним, более реальная, чем камень, на котором он сидел, или пронизанное молниями небо. Уртред вновь увидел каменный свод, в который он смотрел со своей постели целый год после Ожога. Свет или тени на потолке, смотря по тому, улыбались или хмурились горы, представлялись Утреду более ясно, чем тучи, летящие по ночному небу над Траллом... И та жесткая деревянная кровать, с которой он не смел встать, боясь, как бы его густо смазанная жиром обугленная кожа не слезла с него, как с ящерицы. Он лежал на ней и утром, и днем, и ночью. Только глаза, которые он прикрыл тогда руками, остались целы. Боль была невыносима. Лишь какой-то стержень внутри держал его — глубоко внутри, куда не могли проникнуть ни огонь, ни боль.

Один Манихей ходил за Уртредом, оказавшимся между жизнью и смертью. Днем старец клал ему на лицо компрессы, бормоча заклинания. И когда все монахи отходили ко сну, он продолжал врачевать при свете своего одинокого фонаря, бросающего длинные тени, — этот свет был маяком в душевной пустыне Уртреда. Боль, покорная заклинаниям, на время утихала; мягкий голос Манихея уносил мальчика на зеленые поляны, на берега чистых ручьев. Но с рассветом Уртред вновь пробуждался от кошмара, где ревущий огонь пожирал человеческие черепа, и все его тело тоже пылало огнем.

Мало-помалу раны заживали. Через год Манихей, незадолго до своего ухода из Форгхольма, дал ему посмотреться в металлическое зеркальце. Старец молча положил руку на плечо Уртреду, глядящему на месиво багровых шрамов. Уртред, хотя и видел этот ужас глазами, умом не воспринимал его — он точно смотрел на демонскую маску ряженого, а не на собственное лицо: Потребовалось время, чтобы он осознал, что это лицо принадлежит ему. Тогда его охватило безумие, и монахи в своих кельях слышали холодными ночами, как он ноет, проклиная свою судьбу. Они обходили башню, одиноко светящуюся в ночи, боясь увидеть обитающего в ней получеловека-полудемона.

Уртред слишком ясно понимал, что перестал быть человеком: он пытался говорить, но сам не мог разобрать ни слова — эти звуки издавал не он, а это оскаленное чудовище, не имеющее ничего общего с живым существом, звавшимся некогда Уртредом Равенспуром. Лишь иллюзия отчуждения, уверенность в том, что он не этот урод, глядящий на него из зеркала, позволила ему прожить восемь лет после Ожога.

Монахи были избавлены от необходимости терпеть его присутствие. Он никогда не спускался с башни и за восемь лет не видел никого, кроме старца. Но даже при полнейшей недвижимости первых месяцев дух его не дремал. Дух пытался уйти от того, во что превратилось тело. Уртред погружался в себя глубже, чем когда-либо раньше, ища тайну, с помощью которой однажды вызвал из воздуха огненного дракона в пещере под монастырем.

Когда первые мучительные месяцы миновали, Манихей стал обучать его различным дисциплинам искусства пиромантии. Созидание: основа основ, умение раздуть огонь из искры, которая живет даже в неодушевленных предметах. Свет: использование огненных субстанций воздуха для освещения тьмы. Очищение: алхимическая наука получения чистых веществ из природных материалов. Защита: отработка боевых приемов «Огненный Кулак» и «Стена Огня». Заклинание духов: искусство вызывать из воздуха мифические, посвященные Ре существа вроде того огненного дракона в пещере.

Но эти науки несли Уртреду одно лишь разочарование: магия ушла, сгорела вместе с его плотью. Бог оставил его.

Огонь больше не расцветал из сожженных рук, и огненный трепет не пробегал по жилам, как он ни молился. Но старец не уступал: много месяцев подряд он провел у ложа Уртреда, шепча заклинания, а когда мальчик оправился, стал читать с ним священные тексты и магические труды из своей библиотеки, хотя сила оставила ученика, и он стал всего лишь жалким, покинутым богом калекой. Книги Манихея, украшенные множеством иллюстраций, писались во времена, когда мир был юным: краски сияли, и причудливые буквы, переливаясь красным, синим и золотым, бежали по желтому пергаменту. Но сила не возвращалась. Уртред не мог сам излечиться от своей потери — только время могло его вылечить.

Манихей слишком поздно узнал о магическом даре Уртреда. То, что позволило Уртреду вызвать дракона и сжечь Мидиана, ушло, испарилось вместе с проклятиями, которыми Уртред осыпал бога за то, что бог оставил его живым. Мальчик больше не слышал рева в ушах: телесные муки заслонили собой все. Книги были полны пустых слов: их с тем же успехом мог читать Мидиан вместо Манихея.

Но Манихей все читал и читал своим красивым, хорошо поставленным голосом, надеясь воскресить дар в своем ученике. И доверие между ними росло. Ибо Манихей не походил на оскотинившихся монахов, хоть и считался их духовным главой. И ругал себя за то, что не позаботился вовремя о мальчике, который мог бы стать — а возможно, еще и станет — его преемником.

Манихей упорствовал, несмотря на молчание, встречавшее каждый его урок и каждое заклинание, а ночью, когда его подопечный спал, спускался в свою мастерскую откуда далеко за полночь слышался стук молотка: Манихей мастерил для Уртреда маску и перчатки.

Вскоре перчатки были готовы, и старец помог Уртреду одеть их на обгорелые руки. Каждый их палец в точности подходил к култышке пальца руки. Уртред осторожно согнул и разогнул суставы, ощутив силу стальных стержней, движимых закрепленным на предплечье приводом, и его рваные губы впервые за много месяцев сложились в улыбку. Но хрупким узам, едва завязавшимся между старцем и отроком, предстояло вскоре порваться. Слухи о войне дошли и до монастыря. Здесь давно уже судачили о вызове, брошенном Иллгиллом, и об армии мертвецов, идущей на Тралл. А однажды во дворе у башни появился всадник. Уртред увидел из окна человека в оранжево-красных храмовых одеждах; его конь бил копытом по булыжнику, потный после сумасшедшей скачки по извилистой тропе к монастырю.

Путник пробыл в Форгхольме только час и ускакал обратно. После его отъезда Манихей поднялся на башню. Он взглянул на мальчика своими проникновенными серыми глазами, и несказанная печаль наполнила сердце Уртреда, понявшего без всяких слов, что Манихей уходит. Старец объяснил, что Иллгилл — его старый друг, и он должен быть рядом с бароном, когда армия Фарана подойдет к Траллу.