Афет Сариев - Колония строгого режима

— Буд? — Виктор наморщил лоб, стараясь вспомнить, где слышал это слово, но так и не вспомнил. — Вы молитесь красному дракону?

— Да, Виктор. Он наш бог. В отличие от вас, мы все преклоняемся богам, а Буд — самый старший среди них.

Карета докатила до дворцовых парадных дверей, где толпились богато наряженные мужчины и женщины в окружении сверкающих лат стражей дворца.

Двери были прикрыты, и, по всему видать, толпа ожидала, когда они откроются.

Купцы вылезли на площадь, а за ними спустился Волонод с козел, попросил Виктора тоже выйти, объяснив, что сидеть у дворца считается неприлично.

Как только он тоже вылез, глаза присутствующих уставились на него в упор. Особенно старались женщины. По глазам читалась в их взгляде нескрываемая похоть. У мужчин взгляды выражали и недоумение, и удивление, и настороженность одновременно.

Паланит подошел к одному из офицеров, пошептал ему на ушко. Тот почтительно поклонился, пошел к дверям.

Не прошло пятнадцати минут, как открылись парадные двери. Лакей, грохнув об пол посохом, на вершине которого зазвенели висячие колокольчики, воскликнул нечто непонятное. Толпа придворных живо поспешила вовнутрь. А они еще оставались на площади.

Еще через пятнадцать минут вновь появился лакей и вновь, прозвенев посохом, опять что-то воскликнул.

— Вершитель ожидает тебя, Виктор, — сообщил Волонод. — Поспешим на прием.

Виктор взял в подмышку сундучок, а Волонод прихватил бутыль. Они пошли к мраморным лестницам, что вели в зал на некотором возвышении от входа.

Там уже звенел другой лакей и восклицал.

Наконец, Виктор очутился в необъятном мраморном зале, в самом дальнем конце которого толпилась та же публика придворных у подступа к возвышению трона Бадалаха.

Виктор увидел двоих рядом сидящих: щуплого молодящегося старичка в блестящих нарядах, похожего больше на арлекина, чем на вершителя и молоденькую красавицу-блондинку, тоже вся в блестящих нарядах, выгодно подчеркивающих все ее женские прелести.

Паланит и Фелодон кинулись со всех ног к трону и пали на колени. Виктор же не собирался этого делать, если даже его тут же за это зарежут. Он медленно, словно нехотя, приблизился к коленопреклоненным купцам, кивнул сиятельной чете.

Глухой говор возмущения раздавался за его спиной. Виктор нетерпеливо махнул Волоноду, чтобы тот тоже тут оказался.

Бледный, как мел, Волонод буквально добежал до трона и тоже плюхнулся на колени, чуть не разбив бутыль.

Как это ни странно было для окружающих, сиятельная чета улыбалась ему.

Виктор за шкирку поднял Волонода и приказал:

— Переводи!

Потом повернулся к вершителю:

— Я посол великой страны новая Русь. Принес красавице среди красавиц подарок от нас, а тебе — невиданный напиток грез. Водкой мы его называем.

Дождался, когда Волонод заплетающимся языком переведет, а у четы в глазах засветится любопытство, отобрал у дрожащего переводчика бутыль и поднялся по ступеням трона. В огромном зале наступила гробовая тишина. Видать такого поступка пока никто не осмеливался совершать.

Виктор с обезоруживающей улыбкой протянул сундучок даме, бутыль — вершителю.

Приняли подарки без колебаний, что значило, что им любопытство выше этикета.

Супруга открыла сундучок, подняла за ручку первое зеркальце и онемевшая уставилась на себя.

Действительно, трудно себе представить такое, если впервые можешь себя видеть как со стороны.

Бадалах норовил через ее голову заглянуть в то же зеркальце, чтобы понять чему она там так поражается, но, видимо, различал только отражения дальних стен.

Супруга вершителя пришла в себя не скоро. Потом она протянула супругу зеркальце, а сама взяла следующее, побольше.

Теперь Бадалах замер с поднятым к лицу зеркальцем. Его глаза расширились, а губы вздрагивали. Видел-то он там старика, а не красавца, как до сих пор считал себя.

Несколько успокоившись от пережитых стрессов, вершитель дал приказ лакею. Тот живо доставил стакан, мейд ин Михаил.

Бадалах плеснул самогон в стакан и протянул тому же лакею. Тот побледнел, наверняка, уже прощаясь с жизнью, отхлебнул.

Бадалах испытующе поглядел на него, поглядел, потом и сам выпил.

А напиток был специально для такого случая хорошо очищенным. Почти спирт с чистой водой потока.

Некоторое время вершитель сидел с закрытыми глазами. А когда их открыл, Виктор догадался, что уже плывет.

Заплетающимся языком сказал свое мнение. Несколько пришедший в себя Волонод поспешил перевести, что они довольны подарками посла новой Руси и будут ждать его завтра отобедать с ними.

Виктор снова поклонился сиятельной чете, потом на секунду помедлил, подошел к супруге вершителя, взял ее ладошку и поцеловал на манер щеголей девятнадцатого века.

Это что будет означать в глазах горданов, он не подумал. Пусть будет экспромт по случаю.

Сам Бадалах продолжал пока плыть. Иначе, возможно, была бы какая-то реакция с его стороны. Но только не сейчас. Зато была интересная реакция у его супруги. Она, почему-то зарделась и кивнула ему.

Виктор, озадаченный покинул ступени трона, пошел к выходу, сопровождаемый не только Волонодом и купцами, но и взглядами вельмож вершителя, не соображающими ничего из произошедшего на их глазах.

Тем не менее, первый контакт с правительством состоялся. А со слов Волонода, крайне успешно. Как он пояснил, после им совершенных поступков в Гордане, остается только два пути: один на эшафот, другой на трон. И, кажется, Виктор вступил на второй путь.

Купцы суетливо взобрались в карету, а Волонод погнал оленя в обратный путь, на площадь купцов гильдии. Там он пристал у фигурных дверей сиреневого цвета и сообщил Виктору, что, пока находится здесь, будет жить тут.

Купцы поклонились, поспешно умотали куда-то. Волонод же отправился с ним в дом, чтобы показать, что к чему.

Виктор оказался на втором этаже, в опрятной комнатке, с мягкой кроватью. Рядом была другая комнатка, где стоял шкаф набитый едой и напитками. К нужнику надо было спускаться в маленький дворик. Там же был небольшой колодец.

Как только Виктор сориентировался на новом месте, Волонод поставил на столик возле кровати канделябр, массивный бронзовый ключ от входной двери и удалился. Обещал зайти завтра с утра.

Но Виктору спать совершенно не хотелось. Утомительная дорога, затем сразу же посещение царька, вызвали не усталость, а, наоборот, подействовали возбуждающе.

Он опустился на край кровати. Задумчиво вертел на столе канделябром, когда раздался стук по ставням окна. Ясно, что кинули камушком. Но кто тут по ночам так балуется?