Иван Магазинников - Печатник. Печать Тьмы

— Тогда проходи в дом, дружок, нечего людей смущать, на виду маячить, кхе. Извини, что не на хипе с тобой балякаю, но у меня от нее голова гудит, как с похмелюги.

Михас отвел юношу в маленькую каморку, в которой пахло какими-то травами и дурманами, и усадил за столик.

— Это не мастерская, здесь я просто отдыхаю, спасаясь от вони и шума.

— Мела, душистень, мятный корень, хешемская корица и… И золотистый дурманник? — попытался Айвен определить травы, которыми пахло в комнате.

— Серый дурманник. Золотистый нынче слишком уж в цене вырос. Ну, так что у тебя за задвиг ко мне был? Только учти, я своих клиентов не выдаю.

— Вот, — вместо ответа юноша закатал рукав и протянул руку мастеру, запястьем вверх.

— Хм. Ты же говорил, что ничего набивать не хочешь?

— Верно. Я хочу чтобы ты мне рассказал, что это такое.

— Кхе-кхе, — закашлялся Михас, — Ну, дружок, так сразу, конечно, я не скажу, тут мне инструмент нужен… Но могу предположить, что это рука. Левая. Одна штука. Кажется, человеческая, хотя может и эльфийская.

— Смешно. Нет, честно, очень смешно. Вернусь домой — под стол заползу от смеху. Что ты скажешь про татуировку.

— Какую?

— Вот эту. На запястье.

— Э-э-э. Ты хочешь сюда размалевку?

— У меня вот в этом месте есть какой-то рисунок. Появляется, а потом исчезает. Я его видел пару раз. Круг из каких-то символов, а в центре сложный рисунок.

— Цвета какого?

— Розового. А иногда цвета запекшейся крови. И чешется, зараза.

— Хм. Кхе-кхе. Любопытно, очень любопытно. Такое можно сделать. Сам я ни разу не сталкивался с этим, но точно знаю. Невидимые метки есть у некоторых королевских служб, вроде Канцелярии или Экзекутории. Воры иногда особыми чернилами на спинах шестерок-побегушек пишут тайные послания. Если это не магия, то…

— То что?

— То я ее найду.

— А искать долго?

— Как получится. Думаю, за пару часов управимся. Можешь и отказаться — кое-какие способы будут немного… неприятными…

— Потерплю, — мотнул головой вор и поудобнее уселся на стуле, — тащи сюда инструменты. В твою пыточную идти у меня нет никакого желания.

Возвращаясь в гостиницу, Айвен кривился и непрерывно чесал свою руку. Дело шло уже к полуночи — Михас провозился почти четыре часа, пытаясь проявить загадочную татуировку. Чего он только не проделывал с несчастным юношей! Мазал руку краской и разными жидкостями сомнительного цвета, запаха и состава. Заставлял вора пить всяческие снадобья и жевать какие-то коренья. Прокалывал запястье кривой иглой, прикладывал лед и прижигал углем. Вымачивал в растворах и высекал крапивой. Смотрел через увеличительный кристалл и светил на руку гнилушкой, испускавшей мертвенно-голубой свет. Мазал птичьим пометом и гусиным жиром. Но все безуспешно — злосчастный рисунок так и не появился.

Намазывая руку снадобьями от ожогов, от обморожения, от ядов и очищающими от краски растворами, мастер-художник вынес вердикт:

— Или ты соврал, или картинка твоя самая что ни на есть магическая. И в этом случае я тебе помочь не могу.

— А кто сможет?

— Не знаю. Какой-нибудь чародей. Спроси у ваших гильдейских колдунов.

— А Первопечатник поможет? — вспомнил вдруг свой сон юноша.

— Какой еще такой первопечатник? Впервые слышу такое прозвище.

— Я тоже, — вздохнул Айвен. — Ну, и на том спасибо…

И теперь, после всех этих издевательств, именуемых мастером "процедурами", рука его одновременно мерзла, горела огнем, нестерпимо чесалась, немела и просто болела тремя разными способами. Не говоря уже о жутком запахе и странной серо-красно-желто-сине-белой ее расцветке.

Любезнейший господин Буриньяк самолично распахнул перед ним двери и поинтересовался, не нужен ли ему лекарь.

— Что, так плохо выгляжу? — ухмыльнулся юноша. Принюхался и добавил, — И пахну?

— Что-то вы лицом бледны и духом унылы, господин. Вот я и обеспокоился…

— В таком случае побеспокойся лучше о прожаренной бараньей лопатке, кислых огурчиках с петрушкой, о рассыпчатой рисовой каше и горячем вине. Сразу увидишь, какой я могу быть румяный, веселый и щедрый.

— Намек понял! Сейчас же подам все в комнату. Или господин изволит отужинать внизу, в столовой зале?

— Накрой мне столик в углу. Не хочу беспокоить своего славного соседа. Старческий сон, он ведь такой чуткий — я боюсь его бурчанием живота разбудить.

— В таком случае я прикажу сей же миг подать свежие хлебцы с тмином и маком, чтобы ожидание ужина не было таким томительным. Повар только-только вынул их из печи. С чем прикажете подавать? Квас, молоко, шипучий хмель, свежий сок или, быть может, циньский чай?

— Давай теплое молоко. Спать буду, как младенец.

— В таком случае, я вместо кислых огурчиков велю подать свежей капусточки. А то ведь с младенцами оно всякое случается, после молока-то с кислятиной.

…Слуг Рикар уже отправил спать, а потому подавал на стол лично. Жевал Айвен без аппетита, погрузившись в свои мысли. Впрочем, ушлый гостинец и сам понял состояние своего клиента, а потому, принеся кувшин вина, извинился и куда-то исчез. Наскоро поужинав, юноша поднялся на свой этаж и осторожно открыл дверь. Она была заперта изнутри, но разве остановит какой-то жалкий двухязычковый с косым зацепом и упор-пружиной замок вора его квалификации?

О том, что господин Ройбуш спит, Айвен узнал едва подошел к двери: рокочущий храп был слышен даже сквозь стены.

— Ага. "Стенания веселой прихожанки", — опознал юноша мелодию некогда популярной песенки, — Репертуар у вас, господин Ройбуш, прямо скажем, староват, но зато весьма фриволен для профессора истории, — вслух размышлял он, одновременно раздеваясь и укладываясь спать. — Ну что ж, и вам спокойной ночи, господин профессор! — с этими словами Айвен вытащил "позаимствованную" у Гаррета Многорукого восковую спираль и, отщипнув от нее немного, затолкал воск в уши. Заснул вор быстро, но, похоже, лишившись возможности донимать его своим храпом наяву, старый историк решил добраться до Айвена во сне. Пол ночи преследовал он юношу, сжимая в руках огромную медную трубу, которая храпела на все лады мелодии непристойных частушек.

Проснулся Айвен оттого, что кто-то тряс его за плечо. Открыв глаза, юноша уставился на господина Ройбуша. Тот открывал рот, не издавая ни единого звука, а взгляд его был испуганным.

— Что случилось? — поинтересовался он, оглядываясь. В комнате все было как обычно, только вот необычайно тихо… Слишком тихо! — Кто-то украл все звуки? И мой голос тоже? — говорил он, не слыша сам себя. Профессор снова что-то сказал, указав сначала на свой рот, потом на уши и на столик, заставленный всевозможными кушаньями.