Николай Романецкий - Везунчик

Конечно, в его словах имелось зерно истины. И немалое зерно. Иначе бы у подобного образа жизни не было столько приверженцев. И насчет купли-продажи он во многом был прав. Что жратва? Что шмотки? Теперь покупают-продают даже смерть детей…

Но, если отбросить красивые слова, в основе его философии лежало одно — жизнь за чужой счет. Проехаться, если подвезут. Поесть, если покормят. Поработать, если в охотку и работодатель нравится. Трахнуть попутчицу, если не откажет. Но когда где-то чего-то нужно добиваться, прошибать лбом стену, бороться с людьми и обстоятельствами, он шарахнется как черт от ладана. Своего рода философия «лишнего человека»… Жизненная позиция хронического неудачника…

Я не стал ему всего этого говорить. Он, несомненно, был образован — чувствовалось по речи. Но он бы не понял. Потому что не захотел бы понять. Потому что понять не значит упростить. Потому что понять значит простить. Без «у»… А на это большинство людей не способны. Они делят всех на наших и не наших. На грешников и праведников. На правоверных и неверных. На своих и чужих. Они — большевики; свои для них червонное золото, а чужие — дерьмо на палочке. Чужих можно ненавидеть. Или презирать. Но никогда нельзя — прощать…

Я опомнился. Эка меня занесло! Не бывает в мире ничего однозначного. Но есть люди, которых прощать нельзя по определению. Я не большевик, но если мне стало известно, что рядом живет человек, способный отнять жизнь у младенца, чтобы продать его тело… Ей-богу, мне ближе шлюха, которая сделала аборт и плачет: «Ребенка жалко!» Потому что ей действительно жалко, а этот человек воспользовался ее жизненными обстоятельствами, чтобы…

Я снова опомнился.

Куда это меня сегодня заносит? Ведь все гораздо проще! Есть закон и есть люди, преступающие его! И есть, в конце концов, твой долг!

Правда, слово это в последнее время затерли до основания, превратили в эвфемизм, который для одних означает источник средств существования, для других — оправдание собственной лени и трусости, для третьих — дополнительную возможность замочить соперника в сортире, но само слово в этом не виновато. Долг был, есть и будет, что бы там ни утверждали разного рода проходимцы. Долг — как любовь, честь и совесть; он вечен…

Я доел жухнущую на глазах сосиску, подобрал хлебной корочкой остатки кетчупа и проглотил теплый компот, больше смахивающий на помои, чем на фруктовый напиток. По-видимому, повар считал, что для обитателей дна сойдет и такое…

— Что, брат, не удалось тебя убедить? — спросил дервиш все с той же улыбкой.

— Не удалось, брат, — ответил я. — Есть долги, которые должны быть отданы. И мне нет пути с тобой, пока я не отдам кое-кому кое-какой долг.

Он протянул ладонь:

— Я уважаю чужую убежденность, брат. Прощай!

— Прощай, брат! — Я пожал сухую прохладную пятерню. И вышел из забегаловки.

Глава 34

Передо мной снова был стол с гейтсом. На этот раз я поехал в другое ателье, на Богатырский проспект. По принципу «Пуганая ворона куста боится!»Я, правда, считаю иначе. Лучше вырыть семь могил противнику, чем одну себе…

Гейтс не сообщил ничего стоящего.

В Петербурге насчитывалась масса женщин с фамилией Нежданова. Но ни одной Инги Артемьевны среди них не оказалось. Лиц женского пола по имени Инга Артемьевна было тоже не счесть — имена-то в последние двадцать лет весьма популярны. Но среди них не было ни одной с фамилией Нежданова. Поначалу я удивился. Человек может жить и работать под чужим именем. Но имя это все равно где-то должно засветиться. Потом я вспомнил, что есть лишь одно-единственное место, где оно засветилось, — моя память. Но ей сейчас веры было меньше комариного носа. Моя любовь могла быть Ингой Артемьевной только для меня. И для своих сослуживцев в моем присутствии. А в другое время и в других местах она могла носить совсем другое имя.

Подобное, кстати, могло происходить и с Пал Ванычем Поливановым. Только что же я за птица, если передо мною разыгрывают такие спектакли? Ведь частному детективу проверить базу данных адресной службы — раз плюнуть! Но почему-то Арчи Гудвин и не подумал проверять. Да и сейчас я занялся этим делом только в силу чрезвычайных обстоятельств…! А может, Арчи Гудвин и не должен был проверять; может, ему это недолжествование заложили в память изначально? А что же еще туда заложили? Ведь могли — что угодно! К примеру, отыскав убийцу и представив доказательства, Арчи должен застрелиться из личного «стерлинга». Возможно такое? Вполне! Или еще что-либо подобное… Нет, парни, как ни крути, надо выходить на гипнотизера и трясти его как грушу. А для этого требуется раскрыться перед Ингой… Да-а, обложили бирюка флажками — куда ни сунься, везде охотник. Лежит себе на матрасике, кофеек из термоса попивает, а в стволе — жакан!..

Я все-таки запросил данные на Павла Ивановича Поливанова. Таковых числилось целых полтора десятка, но все они были моложе тридцати лет.

Тогда я расплатился за арендованное время и покинул ателье.

Волки не прыгают через флажки, но я-то человек, я-то могу и преодолеть свой страх.

Глава 35

К семи часам пачка закончилась, и пришлось открыть новую. Сигареты оказались сыроватыми, но не идти же за другими!..

Ингина «Забава» стояла через шесть машин. Ближе было не припарковаться, да, собственно, и не стоило — я хорошо видел дверь поливановского офиса. За три часа, что я тут прохлаждался, туда никто не вошел и оттуда никто не вышел. Будто и не работает контора… Зверски хотелось отлить. В конце концов я не выдержал. Переполненный мочевой пузырь порой становится пупом земли. И уже не важно, что тебя загребут менты за нарушение общественного порядка. Или узнают те, кто полагает, что ты умер. Или, бегая, упустишь ту, которую столько времени ждал. Переполненный мочевой пузырь — это вещь в себе, это для мужчины нечто вроде любимой женщины; бывают моменты, когда ни о чем больше думать не можешь.

Я и не стал. В смысле — думать. Я вытащил из сумки бороду и парик, приобретенные несколько часов назад в магазине театрального реквизита. Как мог изменил внешность. И дробной рысью рванул в ближайшую арку. В смысле — пошел, пританцовывая от нетерпения.

Слава богу, во дворе не оказалось прогуливающихся мамаш с чадами. Равно как и отдыхающих на скамеечке дамочек пенсионного возраста. Зато нашлась лесенка о четырех ступеньках, заканчивающаяся дверью в подвал. К этой двери я и пристроился.

Струя из переполненного мочевого пузыря сродни струе спермы. Ни ту ни другую усилием воли не остановишь. Поэтому, когда сзади раздался визгливый голос: «Что вы делаете, молодой человек! Как вам не стыдно!»— я продолжил свое черное дело. И лишь испытав несказанное чувство наслаждения, застегнулся и явился на свет божий.