Ольга Романовская - Перстень Мериада

— А что произошло в ночь Безара?

— В ту ночь молния убила моего прадеда и его жену. Молния при ясном небе. У них было трое детей, так вот, уцелел только один, маленький сын. В ту ночь его просто не было во дворце, а то бы и его, как и сестёр, нашли утром с застывшими от ужаса глазами. Тебе этого достаточно, или и дальше будем ворошить прошлое?

— Прости, я не думала, что это такая больная тема… — Девушка вспомнила женщину с портрета, запах её духов, шелест юбок тяжёлого платья… Что ей было от неё нужно, только лишь предупредить о хитростях Вильэнары? Кто бы мог подумать: такая хорошенькая, молодая — и, не задумываясь, убила пятерых самых близких ей людей.

— А что будет с портретом? — робко спросила она.

— Тебя интересует, сожгут ли его? Нет. Уже столько времени прошло, пусть висит себе и ухмыляется.

Наваэль быстро миновал место, где когда-то висел портрет Темессы, и привлёк внимание принцессы к очередному пейзажу, висевшего достаточно далеко для того, чтобы она могла видеть зловещий просвет между стройным рядом рам.

— Стелла, а как ты относишься к опере?

— Не знаю, — пожала плечами Стелла. — В Лиэне опер не ставят, но, думаю, так же, как и к театру, то есть положительно.

— И ты ещё пытаешься убедить меня, что в Лиэне нечего менять? — добродушно рассмеялся Наваэль.

— Ну, не всем же странам быть такими же цивилизованными и блестящими, как Сиальдар! — Это был комплимент, именно так он его и воспринял. — Мне моя страна всё равно больше нравиться, даже со всеми её недостатками, пожалуй, с ними даже ещё больше.

— Стелла, что-то я пока не понимаю, хочешь ли ты сегодня послушать оперу или нет?

— Послушать во дворце?

— Нет, в городе. Я надеялся, что ты составишь мне компанию.

— И правильно надеялись, — рассмеялась принцесса и тут же поджала губки: — Но мне совершенно нечего надеть.

— Нечего надеть? У тебя полным-полно всяких тряпок.

— Великий Амандин, называть мои вещи тряпками! — Она закатила глаза.

— Твои пантомимы — это прекрасно, но, пожалуйста, распредели своё время с умом. — За разговором они незаметно подошли к концу галереи. — У тебя примерно полтора часа на сборы. Ровно в семь я зайду за тобой.

Вечер, проведённый в опере, был чудесен. Запах духов всё ещё окружал её незримым пьянящим облаком, уносил охмелевшую от новых ощущений и выпитого вина Стеллу в неведомые дали.

Девушка, широко раскинув руки, лежала на кровати и с блаженной улыбкой вспоминала мягкое покачивание запряжённой лоснящейся четвёркой кареты, приятный гул в фойе, приторный аромат цветов, духоту нагретого свечами и человеческим дыханием воздуха — и взгляды, взгляды, взгляды… Она купалась в них, даже не оборачиваясь, знала, что ей смотрят вслед, что они подерутся между собой за право поднять нечаянно оброненный ей платок.

Мысли о золотой клетке, Вильэнаре и предстоящем путешествии куда-то испарились, осталось лишь одно восхищение самой собой, своей красотой.

Несмотря на поздний час и усталость, она не спала, даже не разделась, и, не зажигая света, придавалась отвлечённым мечтам о том времени, когда все будут падать перед ней колени, когда все в этом мире будет принадлежать ей, когда от неё никто ничего не будет требовать.

Наконец Стелла села и, что-то мурлыча себе под нос, стала расплетать длинные волосы. Красным золотом они упали ей на спину, защекотали шею. Неторопливо, любовно, принцесса вытащила все шпильки, потом встала, прошла в гардеробную и убрала их в коробочку.

Веки были словно налиты свинцом, руки плохо слушались, но лечь одетой она не могла, поэтому так же медленно, как до этого вынимала шпильки, принцесса вступила в тяжёлый бой с ухищрениями и соблазнительными ловушками своего наряда. Конечно, легче было бы позвать служанку, но, как назло, ещё до отъезда в оперу она отпустила обеих.

Девушка была уже в ночной рубашке и расчёсывала волосы, когда ей послышалось, что в гостиной кто-то ходит. Она замерла и прислушалась: сложно сказать, кажется ей это или нет. Потом шаги, если это были шаги, стихли, и женский голос в отчаянье произнёс: «Какое предательство! Разве может быть на свете большее предательство!». Женщина в гостиной разрыдалась.

Забыв на время про сон и усталость, Стелла нашарила ногами мягкие домашние туфли, стараясь не шуметь, встала и, затаив дыхание, подошла к двери. Прислушавшись, она приоткрыла её и выглянула в тёмную гостиную. Глупо, конечно, надеяться, что она что-нибудь здесь разглядит.

— Предательство! — снова всхлипнул в гостиной голос. — За что они так со мной? Я сделала всё — а взамен? Лучше бы мне было этого не делать, если бы я знала!

Когда глаза немного привыкли к темноте, девушка различила на фоне окна силуэт сгорбившейся женщины. Судя по всему, она плакала — плечи подрагивали, руки были прижаты к лицу.

Косой блик от зажженного окна на миг освятил женщину, и Стелла узнала в ней Темессу.

Колдунья оперлась ладонями о подоконник и, чуть подавшись вперёд, с тоской и надеждой посмотрела в окно. Принцесса хорошо видела её профиль — чёткий, правильный с бриллиантами слезинок на щеках. Глядя на неё, не верилось, что она убила собственного сына. Интересно, что она так хотела увидеть? Наверное, она этого так и не увидела — Темесса отошла от окна и, запрокинув голову, прижалась к стене, истерично шепча; «Опять, опять, опять! Неужели так будет всегда?». И тут она заметила Стеллу. Зашуршали юбки — Темесса спешила к камину, к своей картине, но принцесса опередила её.

— О каком предательстве Вы говорили? — напрямик спросила она.

— Подслушивать не хорошо! — рассмеялась Темесса. Принцессе показалось, что у неё снова начинается истерика.

— Так какое предательство? То, что Вы убили сына?

Колдунья вздрогнула и отшатнулась от неё. Губы её дрожали.

— Да, убила, — глухо ответила она. — Вы тоже убили бы. Да, я причина его гибели. Они все — животные! — Темесса обвела рукой комнату. — Я воспитала его, отдала ему всё лучшее, а он предал меня. Вы думаете, у меня нет сердца, что я без жалости наслала на них заклятие? Нет, нет и нет! Я ли не любила своих внучек, я ли не желала им добра?! А они, мой сын и его жена… Она поносила моё имя, а он называл меня убийцей — меня! Да будь я убийцей, я всё равно оставалась бы его матерью… Я терпела, я ждала, я верила, я всегда умела терпеть, продолжая любить его, но он предал меня, предал так, как никого до этого не предавали… Это ведь так больно, я не могу! Лучше бы нож в сердце!

Темесса закрыла лицо руками и поспешила скрыться в своей раме.

У Стеллы, как всегда, осталось больше вопросов, чем ответов. В прочем, она уже начинала к этому привыкать и, немного посидев в гостиной, отправилась спать.