В Бирюк - Обязалово

«— У меня жена — красавица!

— А у меня жена — умница!

— А у моей жены… глаза голубые.

— А остальное?!

— А остальное — ж…па. Утром на службу ухожу — хлопну. Вечером приду — ещё колышется».

Вот и здесь так: община… «колышется».

Фурманов в «Чапаеве» отмечает принципиальную разницу между реакциями на внешнее воздействие в русских сельских поселениях в зависимости от размера. В больших — чёткая поляризация. Пришли колчаковцы — одна половина села гробит другую. Пришли чапаевцы — роли поменялись.

А в общинах размером до тридцати хозяйств — мужики не делятся. Сопят, пыхтят и бормочут в бороды. Но — все вместе.

Не в этом ли причина успешности советской коллективизации и безуспешность гитлеровской? На оккупированных территориях создавались «десятидворки», но критическая масса объединённых крестьян — не достигалась, общины — не раскалывались, товарного хлеба — не давали.

Коробецкие чуть превысили критический уровень, и у меня в селе есть уже свои люди. Которые способны поступать против общины.

Но… состояние — пограничное, сильно не надавить. Кабы не общество, я бы должников просто похолопил. Но общество несколько… амортизирует. И это хорошо: зачем мне — «резких движений»? Пусть сами.

Всю тресту льняную, которая в Коробце до весны долежала — мне притащили. Для моих мануфактур это важно. Почти весь их приплод этого года — у меня. Вся зимняя одежда, обувь должников — на моих складах. Железячки какие-то завалявшиеся — жердяичи по дворам прошли, выгребли.

Семейства насильников уже не поднимутся никогда. Жердяй им ничего в долг не даёт, понимает — отдать не смогут. Они ещё только процент набежавший выплатили, а у них уже — только то, без чего лето прожить нельзя. Ситуация безысходно тупиковая: я — долг не прощу, им — отдавать нечем.

Поиск выхода из безвыходных тупиков — штатная ситуация для эксперта по сложным системам.

В моё время по таким делам проводят… «реструктуризацию». Здесь… просто меняю маску. Со — «Зверь Лютый» на — «Ванька-благодетель. Милостивец несказанный»:

— Вы хоть тати и воры, но христиане православные, люди русские. Поэтому я вас давить-мучить не буду. Подскажу я вам ходы-выходы как злой неволи неминучей избежать. Дам вам службу простую, не тяжёлую. Плату дам за то вам нормальную, не обидную. Отработаете вы мне работы нужные, да и пойдёте по домам своим вольно-весело.

Удивительно: я же их уже «взул» с долговыми расписками. А они снова мне верят! Хотя… альтернатива — всем семейством в ошейник и на торг. Должник отвечает всем своим имуществом, включая собственную свободу и свободу членов своей семьи.

— Работы у меня простые: вон, луга почистить, дерева повалять, канавы по-выкопать. Платить буду по-княжески — по ногате в день. Ну, что скажите православные?

— Дык… Да мы…! Да за такие деньги…! Благодетель ты наш!

В работники напросились не только «насильники», но и их родственники, просто соседи. И то сказать, ногата в день — цена, которую киевские князья платят неквалифицированным строителям на общенациональных, знаковых стройках. Михайловский златоверхий так строили.

Только я — не святорусский князь, я — человек 21 века. С кое-каким опытом «всего прогрессивного человечества».

Словосочетание «фабричная лавка» — незнакомо? А из Некрасова: «И недоимку дарю» — не помните?

Тогда — Стейнбек, «Гроздья гнева»:

«Он платил людям деньги и продавал им продукты — и получал свои деньги обратно. А в дальнейшем он уже переставал платить и тем самым экономил на ведении конторских книг. На этих фермах продукты отпускались в кредит. Человек работал и кормился; а когда работа кончалась, он обнаруживал, что задолжал компании».

На этом же принципе строились и российские железные дороги, и российская лёгкая промышленность. «Фабричная лавка» — основа российского капитализма 19 века. Для меня здесь — прогресс аж на семь веков!

Кушать работникам надо каждый день. Цену на кормёжку я установлю сам: здесь не Киев с его семью торгами, а нормальные Новые Пердуны — свободного рынка нет. Инструмент у них свой, но ремонт, та же моя новомодная заточка… Да просто за баньку заплатить! А какой русский человек проживёт без бани?

Прогрессируем — куда они от меня денутся? В Кафу на невольничий рынок?

Нет, я не американский фермер и не российский фабрикант. Я — гуманист-оптимизатор! Работники у меня отработают месяца четыре. За вычетом светлых воскресений и первопрестольных праздников — сто дней. По ногате в день — 5 гривен. Сумму предполагаемых вычетов определяем в 3.5 гривны. Кто пришёл на заработки «чистенький», со всем своим и отработал хорошо, «без приключений» — получит горсть серебра. Я ж не дурак — мне с этими людьми жить. А пойдёт худая слава… Зачем мне это?

А вот «насильники» — на ком долг висит… или там, неудачники… Они у меня и зиму, и следующее лето трудиться будут. А там — в закупы, а там — в холопы…

Письку на привязи держать надо было! А не следовать не подумавши, общественно-социально-сексуальным тенденциям и настроениям.

Мда. Вот именно мне это и проповедовать…

Глава 207

Я размещал на «луговой тарелке» бригаду, прикидывал фронт работ и краем уха слушал как Хотен «гидит» новоприбывших:

— Это — «Мертвяков луг». Тута… сами понимаете — мертвяки. Тати да душегубы. По ночам неупокоенные бродят. А допрежь… такая чертовщина была! Стервятники в рост человека хаживали. Пешком. Во-от с такими клювами. Вот те крест! В два роста! Ведьма проживала. Вона-вона, в той стороне версты три. Боярич-то наш, не гляди, что мал, а ведьму побил. Как-как… Палкой своей. По этому по самому месту. Как ей между ног хряснул, так у ей хребет и хрустнул. Я же говорю: не смотри, что тощий — вдребезги с одного удара… А ещё тута в бочажках…

Мда. Хороший гид способен вдохновить произвольную группу туристов рассказом о любых достопримечательностях. За неимением оных — придумать.

И тут прибежал запыхавшийся посыльный:

— Тама… эта… сигнальщик сигналит!

И — молчит. В смысле — дышит.

— Ну и?

— Эта… она тама… Княжий караван! С низу идёт! Сто лодей! Тыща людей! С мечами! С попами! С хоругвями! Идут!

Как бы мне им — их мозги сперва вынести, а потом новые занести? Это сигнальщик такую хрень сигналит, или посыльный фантазирует? Обоих накажу. За распространение заведомо ложной информации: на караван из ста лодей должно быть, минимум, от двух тысяч народу. Чем больше караван — тем больше в нем лодки.

— Ну, идут и идут. Река — общая. Лишь бы не баловались.