Иван Тропов - Шаг во тьму. Дилогия

Я оглянулся влево:

— Шатун?

Его лицо едва угадывалось в темноте, но мне показалось, что он покосился на Виктора…

Но через секунду голова дернулась: вверх и вниз.

— Тогда держись за мной.

— А мне ваша честь какое место отведет в предстоящей битве? — спросил Виктор. Голос выдавал усмешку. Все еще не верит, что мы начнем атаку без него.

И пожалуй, тут он прав… Втроем мы… Тут и вчетвером‑то…

Я ответил как мог спокойнее, в тон ему, до обиды равнодушным голосом:

— О чем вы, мой верный вассал? Разве вы не остаетесь ждать нас здесь? Потом расскажете Старику, что взяли на себя самое сложное, спасли нас от той дьявольски расчетливой суки, которая должна была вернуться, чтобы ударить нам в тыл, да испугалась одного вида вашей доблести.

— Зубки режутся… — пробормотал Виктор с ленцой и скукой.

Наигранной, надеюсь.

Я шагнул вперед.

Позади справа прошуршал по стволу дуба плащ — Гош. Слева хрустнула ветка — Шатун. А вот за спиной, где стоял Виктор…

— Все, выключай шарманку, — позвал он прямо за моей спиной.

Через секунду шкатулка смолка. Остались лишь шум ветра в ушах, хруст веток под торопливыми шагами да привкус ритма, все вертящийся в голове, пропитавший мысли, чувства, движения…

Дубы кончились.

Тяжелая, словно нефть, гладь пруда осталась позади, а касания все не было.

Неужели Виктор был прав и они нас давно заметили? И та чертова сука сейчас вовсе не в доме, а где‑то в лесу? А вторая вернулась и заходит на нас с тыла…

И тут дохнуло холодом, словно лбом налетел на ледяную глыбу. Дохнуло и прошло дальше, как проходит дальше рука, случайно чуть задевшая что‑то в темноте.

Уходит, чтобы тут же вернуться!

— Ритм! — рявкнул Виктор. — Держать ритм!

Я и так выбивал его — внутренним слухом, мыслями, пульсом, каждым движением… Холодное касание вернулось. Накатило, стискивая виски ледяным обручем…

И соскользнуло, как соскальзывает рука, промахнувшись мимо предмета.

Гош, Виктор и Шатун тоже выводили ритм. Пропитались им, как и я. Все мы — четыре части одного, четыре копии, похожие друг на друга…

Холодное касание попыталось сомкнуться на мне, ухватить мои мысли, желания, ощущения… и снова соскользнуло. На миг я почувствовал эхо ее самой — ее недоумение: что это?.. Мы двоились, троились, четверились для нее. Сливались. Выскакивали из ее хватки, как выскакивают четыре облитых маслом стальных шарика, когда их пытаются схватить одной рукой в темноте, все сразу, даже не зная толком, сколько же их…

Я выводил ритм так точно, как только мог.

Надвигающийся фонарь, режущий глаза… Ритм — и ее ледяные накаты, пытающиеся объять меня — всех нас…

Ритм… Холодные порывы в висках…

Все остальное, словно призрачное отражение на стекле. Фонарь… Пролетела и кончилась пустая полоса между прудом и домом… Ступени, ведущие на площадку перед входом…

Опять холодное касание в голове. Только на. этот раз она не пыталась ухватить меня, а оттолкнула прочь, чтобы не мешался.

В три прыжка я взлетел по лестнице под слепящий свет фонаря. Холодный ветерок в голове вообще пропал. Навстречу мне, по противоположной лестнице, взбежал Гош и вдруг встал.

Три шарика она оттолкнула, а в последний вцепилась крепко.

Его повело, словно после тяжелого удара в голову. Лицо потеряло выражение, глаза опустели, как у рыбы…

Я почувствовал, как вдоль хребта вздыбились мурашки. Если бы она вцепилась не в него, а в меня… Вперед! Дальше!

Я пнул дверь.

— Шатун, со мной!

И скорее почувствовал, чем услышал, — Шатун за моей спиной встал как вкопанный. Глядя не на меня — на Гоша. Он медленно крутился вокруг себя, вскидывая руки. Виктор, следом взбежавший по лестнице, влетел ему в спину, оба рухнули.

Не глядя, я выкинул руку назад, вцепился в плащ Шатуна.

— Держи ритм!

Вместе с ним влетел внутрь. На миг глазам стало легче, фонарь остался снаружи и больше не слепил. Здесь был ровный свет, смягченный перламутровыми плафонами. И открытые двустворчатые двери, ведущие в заднюю часть дома. Огромный зал, который я успел лишь угадать, потому что в пяти шагах за дверями был кавказец. Бежал к нам, на ходу заряжая ружье. Внутрь ствола ушел толстый красный цилиндр, похожий на огромную распухшую батарейку, и еще пара была у него в руке.

Он вскинул глаза, заметив движение…

Я…

Я ничего не успел сделать. Холодный ветерок вернулся, и теперь это было не случайное касание, как раньше, пока она путалась в нашем хоре и ее хватка соскальзывала с нас.

Всего миг, а я уже чувствовал, как она забирает контроль над моим телом, над моими желаниями. Время вдруг стало рваным и путаным — обрывки фотографий, взбитые порывом ветра.

Кавказец глядел на меня. Он остановился у входа в зал. Последний патрон заполз в ружье. Быстрое движение рукой вперед и назад. Клик‑клик. Первый патрон занял место в стволе.

А холодные поводья у меня в голове стягивались сильнее, путая мои мысли, разрывая на кусочки мою волю… Я с трудом удержал ее напор. Выправил там, где она смяла меня, собрался с мыслями…

Ее движение было таким быстрым, что я едва его почувствовал. Я даже не успел понять, куда она целит, что она хочет со мной сделать, но сработал рефлекс. Три дня назад, когда я остался с ручной дьяволицей один на один, она ударила меня именно так. Тогда я едва успел сообразить, что же она сделала… Сейчас я уловил это лучше, но эту атаку я не смог бы остановить никак…

Я и не пытался. Я вскинул глаза к люстре, свисавшей с высокого потолка. Уставился на дюжину слепящих электрических свечек, вцепившись в них глазами. На миг выкинув из головы все прочее: сбив с хода мыслей и себя, и ее, висевшую на хвосте моей души…

Когда ее путы стянулись, чтобы раздавить меня, она промахнулась. Я не потерял свою волю, я все еще помнил, что должен сделать. Лестница, вон она, справа, и темный провал, ведущий вниз, к этой чертовой суке…

Вот только кавказец уже вскинул ружье к животу, поднял ствол — огромная черная дыра.

Я был прямо перед ним, в жалких десяти метрах. Идеально, освещенный, посреди совершенно пустого холла. Ни на полу, ни на стенах — нигде нет ничего, за чем можно было бы спрятаться…

В спину уперся Шатун — мои пальцы, оказывается, все еще стискивали его плащ, хотя я давно забыл.

Сука опять вцепилась в меня…

Кавказец… Я словно вечность стою здесь, перед его ружьем, распятый как бабочка перед булавкой энтомолога…

Надо уйти…

Надо уйти, но мысли в голове путались. Вправо, влево — тут везде светло и негде спрятаться, он достанет меня, расстреляет, как в тире. И назад не дернуться — там Шатун, давая на мою руку, сгибая ее, все ближе ко мне, все еще двигаясь следом… А мое собственное тело, словно чужое. Холодные нити в голове, отрывающие меня от тела, рвущие на кусочки…