Глен Кук - Черный отряд. Тени сгущаются

Ворон велел мне собирать все, что лежало россыпью под столом.

— Ильмо, вытряхни один мешок и дай его Костоправу.

Сами они грузили мешки, а я ползал на коленях, собирая раскатившиеся монеты.

— Минута прошла, — объявил Ворон. Половина мешков уже лежала в фургоне.

— Слишком много всего рассыпалось, — пожаловался я.

— Если придется, оставим на месте.

— А куда повезем мешки? И как мы их спрячем?

— В сеновале на конюшне, — решил Ворон. — На время. Потом сделаем у фургона фальшивое дно. Две минуты прошли.

— А что делать со следами колес? — спросил Ильмо. — Он сможет нас по ним выследить.

— А с какой стати ему вообще об этом беспокоиться? — засомневался я вслух.

Ворон проигнорировал мои слова и спросил Ильмо:

— Ты не маскировал следы, когда ехал сюда?

— Как-то не подумал.

— Проклятье!

Все мешки перекочевали в фургон. Ворон и Ильмо стали помогать мне собирать россыпь.

— Три минуты, — произнес Ворон и тут же воскликнул — Тихо! — Он прислушался. — Ведь Душелов не мог вернуться так скоро, верно? Нет, это опять Хромой. Сматываемся. Ильмо, ты поведешь фургон. Правь к главным улицам, затеряйся среди движения. Я пойду следом за тобой. А ты, Костоправ, постарайся уничтожить ведущие сюда следы фургона.

— А где Хромой? — спросил Ильмо, тщетно вглядываясь в метель.

Ворон показал.

— Нужно от него оторваться, или он все у нас отберет. Иди, Костоправ. Давай, Ильмо, езжай.

— Но, пошли! — Ильмо щелкнул поводьями. Фургон со скрипом покатил.

Я нырнул под стол, набил доверху карманы и побежал прочь от того места, где, по словам Ворона, затаился Хромой.

Не знаю, насколько удачно я сумел замаскировать следы фургона. Думаю, начавшееся с утра движение на улицах помогло нам больше, чем все, что я сделал. От конюха я тоже избавился. Я протянул парню носок, набитый золотом и серебром, — больше, чем он смог бы заработать на конюшне за несколько лет, — и спросил, не согласится ли он исчезнуть. Желательно, и из города тоже.

— Я даже не потрачу лишней минуты, чтобы забрать свое барахло, — ответил он, бросил в угол вилы и вышел.

Я торопливо вернулся в нашу комнату. Все, кроме Масла, еще дрыхли.

— А, Костоправ, — произнес он. — Как раз вовремя.

— Что, рана болит?

— Угу.

— Похмелье замучило?

— И это тоже.

— Сейчас что-нибудь придумаем. Ты давно проснулся?

— Да с час назад.

— Душелов был здесь?

— Нет. Кстати, куда он подевался?

— Не знаю.

— Эй, это же мои сапоги. Чего это тебе вздумалось надевать мои сапоги?

— Успокойся. Выпей вот это.

Он выпил, но не угомонился:

— Послушай, почему ты надел мои сапоги?

Я снял сапоги и поставил их возле огня, который уже начал угасать. Масло дышал мне в спину, пока я подбрасывал уголь.

— Если ты не успокоишься, у тебя разойдутся швы.

Наших можно успокоить только так. Когда им даешь медицинский совет, они прислушиваются. И, все еще злясь, Масло снова улегся и заставил себя лежать спокойно, но ругать меня не перестал.

Я стянул с себя промокшую одежду и напялил ночную рубашку, что попалась мне на глаза. Понятия не имею, откуда она взялась. Рубашка оказалась коротковатой. Поставив на огонь чайник, я взял свою сумку и подошел к Маслу:

— Дай-ка я тебя осмотрю.

Я очищал кожу вокруг раны, и Масло тихонько ругался, когда я услышал звук. Шарк-стук, шарк-стук. Шаги замерли возле нашей двери.

— В чем дело? — спросил Масло, ощутив мой страх.

— Это… — Дверь за моей спиной распахнулась. Я обернулся и увидел, что моя догадка оказалась верна.

Хромой подошел к столу, плюхнулся на стул, обозрел комнату. Его взгляд пронзил меня, и я стал гадать, помнит ли он, что я сделал с ним в Весле.

— Как раз поставил чайник, — невинно произнес я.

Он посмотрел на мокрые сапоги и плащ, затем на каждого находившегося в комнате. Потом снова на меня.

Крупным Хромого не назовешь. Если встретить его на улице, не зная, кто он такой, Взятый не произведет особого впечатления. Подобно Душелову, он был одет в однотонную одежду — тускло-коричневую, поношенную и грязную. Лицо скрывала потертая кожаная маска, с которой капала вода. Из-под капюшона и маски торчали спутанные пряди волос — черных, припудренных сединой.

Он не произнес ни слова, лишь сидел и пялился на нас. Не зная, что же мне в такой ситуации делать, я закончил обрабатывать рану Масла, затем заварил чай. Разлил в три оловянные чашки, одну дал Маслу, одну поставил перед Хромым, третью взял себе.

И что дальше? Теперь уже не притворишься, будто чем-то занят. И присесть негде, только возле стола… Вот дерьмо!

Хромой стянул маску. Поднес чашку к губам…

И я не смог отвести глаз.

Я увидел лицо мертвеца или же скверно забальзамированной мумии. Глаза у него были живые и злобные, но прямо под ними я увидел пятно гниющей плоти. В правом углу рта, где не хватало квадратного дюйма губ, виднелись обнаженные десны и пожелтевшие зубы.

Хромой отхлебнул чаю, посмотрел мне в глаза и улыбнулся.

Я едва не обмочился.

Я встал и подошел к окну. На улице немного посветлело, и снег падал уже не так густо, но камень я так и не смог разглядеть.

На лестнице затопали сапоги. Вошли Ильмо и Ворон.

— Эй, Костоправ, как тебе удалось отделаться от… — Голос Ильмо сразу стих, едва он заметил Хромого.

Ворон вопросительно посмотрел на меня. Хромой обернулся. Я пожал плечами, когда Хромой не мог меня видеть. Ворон отошел от двери и начал снимать мокрую одежду.

Ильмо сообразил на ходу. Он подошел к огню и разделся.

— О, как здорово избавиться от этой мокрятины! Как дела. Масло?

— Есть свежий чай, — сообщил я.

— Все тело болит, Ильмо, — ответил Масло.

Хромой посматривал на каждого из нас, а заодно на Одноглазого и Гоблина, который понемногу начал шевелиться.

— Вот, значит, как. Душелов привел с собой лучших из Черного Отряда. — Его голос упал до шепота, но даже шепот Хромого наполнил все помещение. — Где он?

Ворон проигнорировал его. Он переоделся в сухие брюки, присел возле Масла и проверил мою работу.

— Здорово ты его заштопал, Костоправ.

— У меня хватает практики.

Ильмо пожал плечами в ответ на вопрос Хромого. Он допил свой чай, налил всем по новой чашке и вновь наполнил чайник из кувшина. Пока Хромой сверлил взглядом Ворона, Ильмо быстро ткнул Одноглазого сапогом в ребра.

— Вы! — рявкнул Хромой. — Я не забыл, что вы устроили в Опале. И во время кампании в Форсберге.

Ворон уселся, прислонившись спиной к стене, вытащил один из своих самого зловещего вида ножей и принялся чистить им ногти. Он улыбался. Улыбался, глядя на Хромого, и в его глазах читалась откровенная насмешка.