Сергей Алексеев - Очаровательная блудница

— Обратно вещдок отвезешь, — велел ему участковый. — В милиции сгрузишь.

Старенькую «Казанку» с булями[27] едва отыскали на берегу: на место происшествия выезжал опер из уголовного розыска, который осмотрел лодку и на всякий случай припрятал в кустах. Дюралька Скуратенко и впрямь оказалась простреленной в пяти местах, да еще и в днище зияло несколько узких прорубов, оставленных топором. Ни вещей, ни каких-либо следов обнаружено не было, поэтому вещдок отправляли в милицию только как факт, подтверждающий характерность исчезновения Галицына и моториста. Однако когда стали грузить лодку в кузов и поставили ее на попа, Гохман что-то заметил и попросил подождать. Он достал складник, склонился к кормовой банке непотопляемости, отковырнул аккуратно вырезанную ножом торцевую стенку и отогнул в сторону. Вместо пенопласта, которым обычно заполняются банки, там оказался промокшее и тяжелое банное полотенце. Участковый осторожно вынул сверток, положил на землю и развернул — внутри лежал пластиковый пакет с сырыми слипшимися бумагами в картонной папке.

— Похоже, тайничок, — спокойно заключил он. — Что-то припрятали…

Рассохину одного взгляда хватило, чтобы определить, что это были копии архивных документов! По крайней мере, видимый первый лист, пропущенный через ксерокс, отлично читался, и не краска от влаги побледнела, а лист посерел.

— Ладно, — сказал водителю Гохман, заворчивая папку в полотенце. — Отдашь Рябышу в уголовный розыск.

— Стоп! — вмешался Рассохин. — Уголовному розыску эти бумаги не нужны. Да и читать их там не станут, выбросят на помойку.

Участковый попробовал отделить верхний лист, но тот начал расползаться у него в руках.

— Пожалуй, выбросят, — согласился он. — Специалистов у нас не осталось.

— Отдай мне папку, Фридрих? — попросил Стас. — Я с ней разберусь — разлеплю, просушу…

Гохман думал три секунды.

— А что тут? — спросил на всякий случай.

— Архивные бумаги, Галицын спрятал.

— Вижу, что архивные. Ты что, специалист?

— Нет, но что-нибудь придумаю!

— Добро, помогу, — самоуверенно пообещал Фридрих.

Вещдоки загрузили в кузов и отправили машину в поселок.

Участковый благоговел от новенького «Вихря» — должно, давно в руках не держал: запряг в лодку, примкнул тросиком, после чего весь осмотрел, проверил и лишь тогда запустил, потом дал поработать на холостых оборотах. В общем, провозился часа полтора, а надо было отчаливать, поскольку пик половодья на Карагаче уже прошел и уровень воды, судя по тине на кустах, падал. Еще одной приметой приближающегося лета были тысячи береговых ласточек, снующих над водой и чистящих гнезда в норах, которыми были источены все песчаные яры. Отчалили, когда солнце пошло к закату, да и то пошли на такой малой скорости, что даже эта крохотная лодчонка не поднималась на редан,[28] бороздила воду; Гохман обкатывал мотор бережно, как свой, в чем наконец-то и проявилась его немецкая натура.

Рассохин еще помнил Карагач, пройденный несколько раз в обласе, на весле, знал расстояния с точностью до километра и рассчитывал добраться в первый день до Коренной Соры. Однако участковый никак не хотел прибавить оборотов, и по чистой, глубокой воде они телепались до самого заката, и когда повернули в сору, начало смеркаться. Напрямую до бывшего кержацкого становища было километров шесть по затопленной и когда-то заваленной сорванным заломом низкой пойме. Правда, за прошедшие годы топляк и коряжник сгнили в прах, но зато на этом прахе выросли сибирские, причем застарелые джунгли: кустарник каждый год плющило ледоходом, однако за лето он вновь выбрасывал побеги, и в результате земля под водой напоминала туго сплетенную корзину. Двигались в сумерках, малым ходом, мотор то и дело выбрасывало из воды, и когда сорвали первую шпонку на гребном винте, в опасных местах Гохман глушил «Вихрь», и они брались за шесты, проталкиваясь сквозь заросли до более-менее чистого плеса или озера. Вот тут Рассохин оценил малые размеры лодки — только по сорам и ходить на такой.

Когда пробились к высокой пойме, совсем стемнело, поэтому рассмотреть что-либо на берегу уже было невозможно, да и от бережливости участкового отваливались руки. Пока он тетешкал мотор, сняв его с лодки, Рассохин развел костер, поставил палатку и приступил к слипшейся в толстый картон папке с документами. Снимать по одному листочку оказалось невозможно, бумага расползалась, однако довольно легко разделялась, если брать сразу по три-четыре: по крайней мере, третью часть утаенных Галицыным архивных материалов уже можно было прочесть. С помощью ножа Рассохин расчленил всю папку и разложил бумаги поодаль от костра, на сухую прошлогоднюю траву. Понаблюдав за ним, Гохман взял на ладонь слипшийся строенный лист и что-то прикинул.

— А если размочить? — предложил он и, прихватив фонарик, пошел к разливам.

И впрямь, опущенная в воду бумага достаточно легко разделялась на листы, только обращаться с каждым надо было очень бережно.

— Ты молодец, Фридрих! — искренне восхитился Рассохин. — Клин клином вышибают!

— Как же! — удовлетворенно сказал тот. — Двенадцать лет криминалистом, пока райотдел в Усть-Карагаче был. Потом райцентр упразднили. В общем, дорабатываю стаж…

Для того чтобы промокнуть воду с размоченных листов, их раскладывали на хлопчатобумажные вкладыши от спальных мешков и к полуночи разлепили всю папку — оказалось около сотни копий документов. Рассохин недооценил отставного милиционера: прежде чем передать материалы, он тщательно их изучил, проанализировал и, должно быть, самое интересное изъял.

А на вид — тупой ограниченный мент…

Пока Стас подсушивал бумаги возле костра, кое-что успел прочитать — это были те самые недостающие страницы из донесений филеров и докладов Сорокина вышестоящему начальству. Речь шла о книгах, бывших в собственности у кержаков на Карагаче: похоже, засланные жандармом шпионы получали задание выявить их названия, внешний вид и состояние и особое внимание обращать на пергаментные книги, писанные на еврейском, латинском, арабском и прочих иноземных языках. То есть получалось, жандармерию интересовали не сами кержаки, а их домашние библиотеки, но у Рассохина возник совсем другой вопрос — с какой стати Галицын так резво увлекся археографической наукой, в которой еще недавно ничего не смыслил? Значит, нашел в архивах то, что указывало на прямую выгоду, оттого и готов был взять на себя финансирование экспедиции.

Даже бегло просмотреть все бумаги, да еще при свете костра, было невозможно. После купания и особенно сушки копии рукописных документов поблекли, а листы скоробились. Кое-как к рассвету Рассохин пересушил всю папку, завернул ее в пластиковый пакет и, спрятав в свой рюкзак, пошел по прибрежному чернолесью. Отыскал аншлаг, жерди, свежий затес на дереве и кострище с новым таганком: вероятно, полковник с мотористом пили чай. Хотел уже возвращаться назад, но в молодом пихтаче мелькнул холм недавно вынутой, еще не побывавшей под дождем земли…