Карина Демина - Ведьмаки и колдовки

Аврелий Яковлевич, подхватив на руки обмякшее тело, лишь крякнул.

Прислушался.

— Пшел вон, — сказал он белесой тени, что металась в круге.

Тень заскулила, но послушно развеялась.

Руны, выжженные на паркете, гасли медленно, в воздухе пахло гарью, и Аврелий Яковлевич оглушительно чихнул.

— От же ж… никогда не знаешь, где найдешь… кого найдешь…

Коридорный, заглянувший, дабы убедиться, что многострадальный нумер, из-под двери которого тянуло белесым, но отчего-то холодным дымом, уцелел, лишь кивнул, не зная, что ответить на сии слова. Следовало сказать, что Аврелий Яковлевич, оставшись в одних незабудковых подштанниках — халат свой он любил и портить не желал, — производил впечатление гнетущее.

Меднокожий, грубый, поросший густым рыжим волосом, который ко всему курчавился, он выглядел истинным дикарем, из тех, снимки которых не так давно выставлялись в Гданьской академии. Разве что кольца в носу не хватало.

Зато имелось другое, в ухе, с красным, самого зловещего вида камнем.

— Чего надобно? — поинтересовался Аврелий Яковлевич, укладывая на широкую постель человечка в грязной одежде.

Гостя коридорный узнал.

И вместо сочувствия к нему испытал глубочайшую профессиональную обиду: постель была чистой, а гость, явно пострадавший во время очередного ведьмачьего эксперимента, не очень. Однако возмущение свое коридорный при себе оставил. И губу прикусил, дабы ненароком не сделать замечания высокому гостю.

Еще нажалуется…

…гостиница была дорогой, и к прихотям постояльцев хозяева относились с пониманием.

— Ничего. Прошу прощения. — Коридорный сделал попытку дверь закрыть, но был остановлен царственным взмахом руки.

— Подь сюда, — велел Аврелий Яковлевич, почесывая предплечье, которое украшала татуировка — пара синих русалок, слившихся в поцелуе.

Приближался коридорный с опаской.

— Раздеть помоги. — Ведьмак указал на гостя, который по-прежнему не подавал признаков жизни. Коридорный оценил и мертвенную бледность кожи, приобретшей особый зеленоватый оттенок, более присталый свежему покойнику, и синюшные круги под глазами, и раззявленный, словно в крике, рот.

— Живой, живой, — разрешил сомнения Аврелий Яковлевич. — Давай, я приподниму, а ты штаны стягивай…

И приподнял же. С легкостью.

— Простите, а ботинки тоже снимать? — уточнил коридорный, который давно усвоил, что в ситуациях подобного рода надобно действовать исключительно по точной инструкции.

— А сам-то как думаешь?

Сам коридорный думал, что, по-хорошему, следовало бы полицию вызвать, но этого хозяева гостиницы точно не оценят.

Выставят.

А где еще найти место столь же доходное и в целом спокойное? То-то и оно… оттого и ботинки коридорный снимал аккуратно, бережно, как с любимого дядечки…

И штаны.

И грязную, вонючую рубаху…

— Ванну наполни. — Аврелий Яковлевич уложил гостя, который по-прежнему был без сознания, на покрывало. — Ишь, тощенький какой… ничего, дорогой, мы тебя отмоем, мы тебя подкормим… будешь красавец всем на зависть.

И ладонью медной, искромсанной шрамами, по волосам провел так ласково…

— Ванну с пеной? — Бутыль с этой самой пеной, каковая, как и прочие ванные принадлежности, входила в стоимость нумера — пятьдесят злотней за ночь, — коридорный прижимал к груди.

— С пеной, с пеной… и с шампунью…

На человека, следовало бы сказать, очень тошего и заморенного даже, Аврелий Яковлевич смотрел с невероятной нежностью, которая коридорного привела в великое смущение.

Оттого и пены он плюхнул втрое против обычного.

И шампуни.

И совершил очередную попытку ретироваться, но вновь был остановлен.

— Чего сладкого на кухне есть? — поинтересовался Аврелий Яковлевич, присев на краешек постели.

— Эклеры. Воздушные трубочки со взбитыми сливками и цукатами, шоколадный пудинг, пудинг аглицкий классический, медовая коврижка со сливочно-клубничной пеной, сливовые меренги…

Аврелий Яковлевич кивал головой, думая явно о чем-то своем.

— Но наш повар с радостью приготовит все, чего вы пожелаете… к примеру, на той неделе в нумере останавливались молодожены… — коридорный надеялся, что голос его не дрогнул, — и он самолично готовил для них «Сладкую ночь».

— Сладкую? Это хорошо…

— Коржи-безе с грецкими орехами и фисташками, сливочно-ромовый крем и белый шоколад… украшения из засахаренных роз и карамели.

— Очень хорошо… — Аврелий Яковлевич щелкнул пальцами. — Неси… эту твою ночь.

— Но… — Коридорный сглотнул. — Потребуется время…

— Сколько?

— Т-трое суток… белки должны закваситься… выходиться…

— Трех часов хватит, — отрезал ведьмак. — И передай повару, чтоб сахару не жалел. Пусть ночь и вправду будет… очень сладкой.

Сказал и засмеялся, и мышцы дернулись, толкая русалок в объятия друг друга.

Ужасно!

Оказавшись за дверью, коридорный перевел дух. Нет, работу свою он любил. И место, и постояльцев, которые представлялись ему этакими великовозрастными детьми, неспособными обойтись без его помощи. А постояльцы, особенно постоялицы, ценили участие, благодарность свою выражая сребнями. И просьбы их были просты и безыскусны, и жизнь в гостинице текла своим чередом, неспешная и весьма благопристойная.

А тут вдруг…

Пожалуй, лишь сильнейшее душевное смятение, в котором пребывал коридорный, и оправдывало дальнейшие его действия. Нет, он, конечно, передал управляющему странную, почти невозможную просьбу. Пусть сам с поваром разбирается, который, как и все талантливые кулинары, мнил себя едва ли не главным в гостинице лицом…

После разговора, укрепившись в своих намерениях, коридорный покинул гостиницу черным ходом и свистнул мальчишку, из тех, что вечно вьются в поисках подработки. Короткая записка и монетка исчезли в широких рукавах мальчишечьего пиджака…

…угрызений совести коридорный, часом позже впустивший в святая святых молодого крысятника, не испытывал. Напротив, он почти уверился, что совершает деяние благое.

Спасает невинного…

…ну или что-то вроде того.

Очнулся Гавел в ванне.

В пене.

Под внимательными взглядами десятка пухлых крылатых младенчиков, которые сжимали в руках луки и целились аккурат в Гавела.

Пена пахла клубникой.

Романтично горели свечи, расставленные на широком бордюре ванны, и отблески огня их ложились на медную кожу Аврелия Яковлевича.

Гавел, тоненько взвизгнув, попытался было уйти под воду, но был остановлен.

— Куда? — грозно поинтересовался ведьмак, схвативши пятерней за волосы.