Макс Фрай - Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К

Он любил жизнь страстно, самозабвенно и полагал себя одним из лучших ее любовников; что же касается людей, то с ними бывало всякое: тому, кто на протяжении столетий зарабатывал на жизнь войной, не избежать свар, – однако дети человеческие вызывали у Александра как минимум устойчивый интерес. Особенно некоторые – те, кого он про себя величал «странниками», памятуя при этом, что слова «странствие» и «странность» во многих языках имеют общий корень.

В книжке, с которой его юный друг в последнее время носился, как варвар с Евангелием, Александр обнаружил рассказ, описывающий ужасающее, тоскливое бытие бессмертных.[3] Он счел автора самоуверенным идиотом. Тот предположил, будто бессмертные слабоумны и даже лучший из них обречен скитаться по свету в поисках волшебного зелья, которое поможет умереть. Хуйня какая…

Так он и сказал Максу; тот же, к его удивлению, лишь разозлился. Александр немного досадовал, что не может пустить в ход свой главный аргумент: «Это я, бессмертный, тебе говорю!» Но не такое великое дело спор о какой-то дурацкой книжке, чтобы ради него разглашать тайну, которую другим знать не надо. И в первую очередь ее не следовало знать Максу. Когда-то Александр взялся его опекать потому лишь, что у мальчишки было лицо человека, которому суждено умереть молодым. У Александра на такие вещи глаз был наметанный: какой-то особой интуицией он не обладал, но опыт, исчисляемый столетиями, надежнее, чем интуиция.

Время шло; оказалось, что юный «странник» куда более живуч, чем полагал его бессмертный опекун. Даже неописуемые, но очевидные приметы недолговечности, кажется, исчезли с его чела. Александр, от природы не склонный к теоретизированию, в порядке исключения изобрел объяснение на сей счет: решил, что Макс находится под его покровительством и поэтому как бы скрывается от гибели «в тени» его бессмертия.

А теперь им предстояло расстаться. Александра это ничуть не огорчало: он давно научился отделять симпатию от привязанности (в противном случае ему пришлось бы коротать вечность, подсчитывая потери и тоскуя по сотням тысяч мертвых друзей и любовниц). Всякий раз, когда на его глазах чья-нибудь судьба круто виляла в сторону, он бескорыстно наслаждался этим великолепным зрелищем, поражаясь многообразию возможных сюжетов. Но теперь Александр вынужден был признать, что сердце у него не на месте: он полагал, будто смерть только и ждет, когда мальчишка отойдет от него на почтительное расстояние.

Нельзя сказать, что Александр почитал спасение подопечного главным делом своей жизни, но он был азартен; смерть же казалась ему самым достойным противником: хоть и обыграл он ее однажды, а все же приходилось оставаться настороже и поддерживать себя в хорошей форме. Никогда ведь не знаешь, чего от нее можно ждать! Макс случайно стал ставкой в его новой игре со смертью. Игра была пустяковая, обычная тренировочная разминка, да и ставка не слишком велика, и все же Александр не намеревался проигрывать.

Поэтому он сделал для своего юного приятеля то, чего никогда прежде не делал. Сцедил в его рюмку немного крови из расцарапанного пальца – на всякий случай. Вдруг поможет. Александр не был уверен в том, что его кровь действительно является эликсиром бессмертия, но былой опыт врачевателя подсказывал: если уж через кровь передается всякая зараза, почему бы и благу не распространяться тем же путем?

Это можно было проверить хоть сейчас. Еще в бытность свою храмовым музыкантом Александр научился издавать горловые звуки, способные убить всякого, кто стоит напротив, как бы крепок и силен он ни был. Можно попросить Макса проводить его к выходу, спеть на прощание заветную песенку и посмотреть: выживет или нет. Но Александр воздержался от эксперимента. Ему не хотелось давать смерти ни малейшей форы, а уж становиться послушным инструментом в ее руках – еще чего!

Поэтому он просто попрощался и ушел, сославшись на усталость. Макс был уверен, что увидит своего друга не далее чем завтра, Александр же знал, что они не увидятся никогда.

Оба, к слову сказать, ошибались.

41. Бянь Хэ

«Я скорблю не о том, что потерял обе ноги, а о том, что драгоценный нефрит называют простым камнем…»

Вслед за Торманом потянулись на выход варяги. Клара, впрочем, осталась.

Это можно было предвидеть с самого начала, но я не предвидел. И теперь был счастлив. Каюсь, не потому, что Клара мне так уж понравилась (вообще-то понравилась, но головы я не терял), и не потому, что мне предстояло впервые в жизни трахаться с иностранкой, хоть и принадлежал я к поколению, наивно полагающему, будто у зарубежных гражданок все устроено как-то не так (как именно – непонятно, но значительно лучше, изящнее и удобнее в эксплуатации, чем у местных самочек).

Просто сегодня я боялся оставаться один дома. Мне требовалась не столько любовница, сколько психотерапевт, личная охрана и, желательно, опытный экзорцист с паникадилом и канистрой святой воды. Клара же производила впечатление человека, способного справиться с любым количеством наваждений. Она была похожа на стакан холодного молока, который обнаруживаешь на столе солнечным летним утром; впрочем, и на само летнее утро она тоже была похожа. Славное солярное существо, наилучший компаньон для героя, решившего во что бы то ни стало дожить до третьих петухов.

Клара, впрочем, тоже вряд ли сгорала от страсти. Скорее уж – от любопытства. Я был ей интересен: и как автор пресловутых «Едоков», и как обитатель странной неухоженной империи, которая во времена ее детства была одной из главных эсхатологических страшилок, и как жилец коммунальной квартиры, куда Клара попала впервые в жизни; да и в качестве носителя языка я мог принести ей немалую пользу.

Выходит, что в постели мы оказались скорее из взаимной вежливости – все лучше, чем объяснять друг другу: «Ты – прелесть, но сейчас меня волнуют совсем иные вещи». Иногда секс – это просто повод поговорить. Веский, к слову сказать, повод.

Клара, судя по всему, именно так и считала, по крайней мере, допрос начался задолго до первого поцелуя и продолжился, как только я снова обрел возможность внятно формулировать. От меня требовали полного отчета о нелепых обстоятельствах нашего здешнего бытия; осознав свою ответственность перед европейской русистикой и прочей мировой наукой, я старался как мог.

Это своеобразное интервью продолжалось, пока Клара не потянулась за коньяком. Отхлебнула прямо из горлышка, не утруждая себя поисками рюмки, протянула бутылку мне. Я отрицательно помотал головой: и без того уже носом клевать начинал, а отвечать безмятежным храпом на расспросы любознательной дамы было бы как минимум бестактно.