Браконьер - Ной Апокалита
– Невозможно, – ответил ректор.
Вот именно, что это невозможно. Невозможно не зачислить настолько невероятного гения. Но Агафонов продолжил не так, как я ожидал.
– Невозможно в двадцать лет достичь первой стадии зрячести.
– А ты спустись и проверь сам! Жду на проходной административного корпуса. Прямо! Сейчас!
И отключил вызов.
Действующий ректор АПИКа, запыхавшись, явился на проходную менее чем за две минуты. Звонок по сектретному номеру не слабо его напугал, а я всего лишь знал этот маленький секрет, оставшийся без изменений за почти двадцать один год спустя тот злополучный день начала моей реинкарнации.
Охранник прифигел и смотрел на меня уже не с усмешкой, а с чуством приближающегося попадалова. Агафонов Борис Панкратьевич, действующий ректор АПИКа, отдышался и посмотрел на меня нечитаемым взглядом. Мой внешний вид (а точнее возраст) явно вызывал у него сомнения, но звонок по секретному номеру убеждал его, что не все так просто.
– Давайте пройдем в мой кабинет и там все обсудим, – наконец предложил Агафонов, и я покровительственно кивнул.
Охранник с ошалелым взглядом пропустил меня и за моей спиной перекрестился. Если бы не настенные зеркала рядом с гардеробом, я бы этого не уивдел. А так только усмехнулся.
Кабинет ректора располагался на втором этаже ровно над проходной, как и было раньше, но интерьер полностью был изменен. Ремонт выглядел свежим, а деревянные окна заменены на пластиковые. Остался только стол из массива не помню какого дерева (не дуба точно). А вот в нем я оставлял кое-что полезное, на сохранность чего стоило рассчитывать.
– Виктор Олегович, как я понимаю? – растерянно уточнил Агафонов, и я кивнул. Ректор откуда-то из нижних ящиков стола достал тонкую папку и положил перед собой, чтобы мне хорошо было видно. – Я лично рассматривал ваши документы после разговора с профессором Заболоцким.
Агафонов открыл папку, а в ней документы с моей фотографией и биографией. Пролистав несколько страниц, он остановился на листе с выпиской из больницы. Очень интересно, кто же предоставил эту выписку без моего на то согласия?
– Я не давал разрешения на ознакомление третьих лиц с моей конфиденциальной информацией, – как бы невзначай сказал я, и Агафонов вздрогнул, вжавшись в кресло. Неслабо его приложило "дворцовой" линией.
– И все же... – Агафонов взял себя в руки, – исходя из представленных данных, Теневский В.О. две тысячи третьего года рождения более не имеет возможности проходить обучение в Академии Покорителей.
– Исходя из законов Российской Империи, больница не могла предоставить данные без моего письменного согласия, а значит в вашей папочке – подделка. В результате возникает один закономерный вопрос. Кто нарисовал это произведение искусства?
Агафонов взбледнул. Я протянул руку вперед, и ректор передал мне папку с информацией обо мне. Стал бы он так со мной обращаться, если бы не "волшебный" звонок? Ага, счаз! Как бы мне его попросить удалиться из кабинета на несколько минут, чтобы вскрыть мой тайник и не спалиться?
Эпикриз, к моему счастью, оказался на сто процентов настоящим. То есть никакого скрытого врага у меня сейчас не было. Я опасался, что и здесь Лисовский мог намудрить, но он явно не зря восьмой десяток променял: сделал и забыл. Вероятно, в больнице он меня уже не пас.
– Борис Панкратьевич, декан факультета теоретической подготовки на работе или в отпуске? Может, с ним поговорите, а то вы как-то побледнели. Вам бы выйти из душного кабинета, а я пока кофе попью. Смотрю, у вас стоит та же модель кофемашины, как у меня дома.
Мое предложение было воспринято на ура. Когда приходит попадос, от которого не отвертишься, в первую очередь думаешь, с кем разделить ответственность. А я как раз подал отличную идею, с кем можно ответственность разделить.
– Конечно-конечно, располагайтесь, как вам удобно, Виктор Олегович.
Как бы Агафонов меня потом не вздернул, узнав, что я не настолько влиятелен на сегодняшний день, как перед ним тут павлиний хвост расправил. Но это будет потом, а сейчас я собирался заняться полезным делом, о котором
