Талиесин - Лоухед Стивен Рэй

— Мы будем не скотокрадов пугать, а защищать наш народ и землю. Мою дружину обучат в римской кавалерии.

— В римской? — Улыбка сошла с его лица: до Гвейра постепенно доходила вся серьезность затеи.

— Я договорился с трибуном Каерсегойнта. Мы даем ему на лето людей и коней, а он возвращает их обученными и готовыми к бою.

Гвейр колебался.

— Сто людей и сто коней, — пробормотал он.

— Мы соберем их, — уверенно сказал Эльфин, — если приложим все силы. Я хочу быть с ними, чтобы научиться командовать. Трибун сказал, что кроме круитни на юг от Вала пробиваются аттакотты и скотты из Ирландии, и еще какие-то саксы. Набегов следует ждать ко времени сбора урожая, если не раньше.

— А что, гарнизон их не остановит?

— Нет, — Эльфин твердо покачал головой. — Во всех гарнизонах недобор. Им не сдюжить.

— Я плачу немалые подати, — буркнул Гвейр Паладир.

— Подати податями, на людей не хватает. А хоть бы и хватало — дикари осмелели. Если мы будем смотреть и ждать, головы наших детей скоро украсят их пояса.

— Неужто все так плохо? — усомнился Гвейр.

— Уж поверь, — сказал Киалл.

— Да. И будет еще хуже. — Эльфин положил ладони на стол. — Сильная дружина — главная наша надежда.

— А лорд Гвиддно? Что говорит он?

— Соглашается. Или мы собираем дружину, или будем смотреть, как жгут и грабят наши деревни, угоняют женщин и скот.

Гвейр запустил пятерню в тронутую сединой гриву.

— Я и не знал.

— Так ты нас поддержишь?

— Да, да. Гвейр Паладир свою часть выполнит. Махинллет даст людей и коней.

Эльфин просиял.

— Вот и славно! — Он поднял кубок. — Здрав будь, Гвейр.

— Да, и да будут здравы враги наших врагов!

Они выпили, утерли пену с усов, и запыхавшаяся хозяйка поставила на стол дымящийся горшок. Пока она разливала похлебку по деревянным мискам, Эльфин спросил:

— Так на сколько человек нам рассчитывать?

Хозяйка предостерегающе взглянула на мужа. Гвейр покусал губы и, не обращая внимания на выразительный взгляд жены, сказал:

— На пятнадцать… нет, пусть будут все двадцать!

Жена грохнула на стол чугунок и, колыхаясь; вышла из комнаты.

— Пусть будет десять, — ответил Эльфин. — Этого довольно. Мы не хотим оставить деревню без мужчин. Тебе понадобятся работники в полях и во время уборки.

— Десять так десять, — широко улыбнулся Гвейр. — Клянусь светом Ллеу, это будет славная дружина!

Так оно и продолжалось. В Нетбо, Исгибор-и-Коеде, Талибонте, Невенире, Динодиге, Арлехведде, Плас Гогерддане, Бреви Вауре, Абериствите и других селениях королевства Гвиддно Гаранхира — везде Эльфин встречал ласковый прием и просил дать ему людей. Там, где откровенность и разумные доводы не достигали цели, Эльфин упрашивал, грозил, льстил и ловил на слове. Одного за другим убеждал он местных правителей.

В Каердиви он вернулся через пять дней, заручившись обещаниями получить сто двадцать человек. Гвиддно Гаранхир порадовался сыновним успехам.

— Когда они приедут? — спросил он.

— За три ночи до полнолуния. Они должны привезти еды для себя и корма для лошадей на всю дорогу. Мы даем мясо, пиво и хлеб.

— Как договаривались. Надеюсь, трибун Авит оценит нашу щедрость, — неохотно согласился Гвиддно.

Эльфин сурово взглянул на него.

— Слушай, отец. Мы делаем это не для Авита или кого-то еще. Это для нас самих. Ты слышал центуриона Максима: мы будем защищать себя и свое добро. Важно, чтобы это понимали все.

— Да все я понимаю, — раздраженно произнес Гвиддно. — Мне вот что не нравится: разве я плачу подати не для того, чтобы римляне охраняли мои земли?

— Гвейр, Тегир, Эбрей и остальные — все слово в слово говорят одно и то же, — ответил Эльфин. — Но это не меняет главного — власть Рима не безгранична. А даже и будь она безгранична, легион не может поспеть всюду. Дружина нужна нам самим и обойдется в пустяк — часть летней подати. Глуп тот властитель, который ради такой малости ставит под удар все.

Гвиддно нехотя согласился.

— А ведь было время, когда соседство с гарнизоном что-то да значило.

Эльфин ухмыльнулся:

— Погоди, к концу лета у нас будет свой гарнизон.

Последующие недели были посвящены сбору припасов для поездки в Сегойнт на все долгие летние месяцы. Для Эльфина время отъезда выпало неудачное, ведь он только что женился и беспокоился о своей семье. Он старался как можно больше времени проводить с женой и сыном. Они с Ронвен часами гуляли вдоль реки и по обрывам над морем, смотрели, как ядреными звездными ночами и ясными солнечными днями весна преображает поблекший за зиму мир.

— Ты уезжаешь так надолго, — вздохнула Ронвен, ставя обед на стол в их новом доме. — Мы будем скучать.

— Я уже без тебя скучаю, — нежно сказал Эльфин, ловя ее за руку и притягивая к себе. — Сумеешь ли ты быть сильной? Вытерпишь ли разлуку?

— Не скажу, что это будет легко, но я рада, что ты едешь. Я знаю, как тебе это важно. Ты должен ехать ради нашего будущего.

Эльфин притянул ее руку ко рту и надолго прижал к губам.

— Ах, Ронвен…

— Полнолуние и новолуние прошло с тех пор, как мы поженились, супруг мой.

— Да.

— Срок нашего разделения окончился. Пора нам быть вместе.

Эльфин рассмеялся и обнял ее за талию.

— Ты очень прямолинейная, Ронвен. А еще ты очень красивая, очень сильная, очень добрая — короче, женщина по моему вкусу.

Она отбросила с глаз прядь каштановых волос, взяла Эльфина за руки и повела к ложу.

Хафган сидел на залитом солнцем пне, крутил в руках посох, синий плащ был переброшен через одно плечо. Его серо-зеленые глаза были устремлены в небеса; казалось, он задремал, но два мальчика, сидящие у его ног, знали, что он бодрствует.

— Наблюдайте, — нараспев говорил Хафган, — как они летят. Как они держат крылья?

Два филида подняли глаза к небу и увидели стайку лесных голубей, летящих в сторону холмов к востоку от каера.

— Они летят низко, Хафган, крылья их прижаты к телу, — ответил один.

— Тебе это что-нибудь говорит?

Мальчик с минуту глядел на голубей, потом пожал плечами и сказал:

— Несуразные птицы, поди с ними разберись.

— В природе нет ничего несуразного, Блез, — укорил его Хафган. — Каждое тело создано для своего образа жизни. Посему, столкнувшись с необычной задачей, оно может вести себя несуразно. Мы наблюдаем, мы видим, а когда причины того, что мы видим, известны, мы знаем. — Хафган указал на голубей. — Ну-ка, посмотрите снова и скажите мне, что вы видите.

— Они мечутся, летят то выше, то ниже. Не могу представить себе никакого объяснения.

— Думай, Блез! Кричат ли они, пролетая у нас над головой? Спасаются ли они от хищника? Не против ли ветра они летят? Не ищут ли они, где опуститься?

Темноволосый юноша взглянул из-под руки.

— Они летят против ветра. Хищника нет. Пролетая, они не кричат.

— Ты не видишь причины?

— Нет, учитель, не вижу, — упавшим голосом произнес Блез.

— Ты молчишь, Индег. Надеюсь, это признак мудрости. — Хафган повернулся к другому своему ученику. — Каков твой ответ?

— Я тоже не вижу причины, по которой лесные голуби летят именно так, — отвечал юноша. — На мой взгляд, это необъяснимо.

— Посмотрите еще раз, безмозглые вы мои, — вздохнул Хафган. — Глядите выше. — Юноши подняли глаза. — Еще, еще. Выше. Еще выше. Что вы видите? Кто там? Кто парит на распластанных крыльях?

— Сокол! Вижу! — закричал Блез, подпрыгивая. — Сокол!

— Да, сокол. А какой?

Блез снова сник.

— Не могу различить на такой высоте.

— Я тоже, — хохотнул Хафган. — Однако сама высота должна тебе подсказать.

Блез наморщил лоб.

— Кречет или сапсан. Голуби летят низко, плотной стаей, чтобы от него скрыться.

— Молодчина! Однако, клянусь рогатым Цернунном, это все равно что вырывать зуб!

Блез проводил взглядом голубей, скрывшихся в лесу, и, сияя, обернулся к наставнику.