Ольга Громыко - Сборник "Профессия: ведьма"

Вор благоразумно промолчал. Предложи он мне шестьдесят процентов, я бы придушила его голыми руками.

Когда я проснулась, вор исчез. В распахнутую дверь заглядывало солнце, вызолачивая подножие стога. В углу копошился Олуп, нагребая овес в кадушку.

Я свесилась со стога и приветственно помахала ему рукой. Олуп подскочил от неожиданности:

– Вот те раз! А я уж думал, брешет свояк…

– Что именно брешет? – насторожилась я.

– Ну, мол, вы с ним на упыря засаду устроили, а кто-то запер невзначай.

– Вроде того, – облегченно подтвердила я, с шуршанием соскальзывая на пол. – Все гости целы?

– Целы, что им сделается. А вилы когда вернете?

– Какие вилы? – опешила я.

– Знамо какие – кованые, на колу осиновом. Свояк растолковал, дескать, супротив упыря вернейшее средство, ежели днем поганцу в грудь вбить. Вот свояк и пошел его искать. С вилами.

Я мысленно пожелала Менесу отыскать-таки упыря и заикнуться о назначении вил.

– К вечеру поднесу, – уверенно солгала я, – вот только от упыря отмою. Умертвий все-таки, мало ли какой заразы в гробу набрался, один трупный яд чего стоит…

– Да не надо, госпожа ведьма, не торопитесь, – перебил меня побледневший Олуп, – можете и вовсе себе оставить, небось не обеднею.

– Ну как хотите… – лукаво усмехнулась я, перескакивая амбарный порог.

Прихватив со стола бутерброд, я сжевала его по пути к лесу. Отряхнула куртку, поправила меч и решительно углубилась в подозрительное поле.

Пшеница достигала моих плеч. Спелые колосья были как на подбор – длинные, полновесные, усатые. Ни черных угольков спорыньи, ни сорняков, ни клубящейся над головой мошкары. Несмотря на довольно прохладное утро, в пшенице стояла жаркая духота с запахом меда и соломы. Я упрямо продиралась сквозь недовольно шуршащие стебли, пока не очутилась в центре поля. Здесь пшеница росла реже, зато вымахала вровень с моей макушкой. Она и внешне отличалась – восьмигранные колосья без остей, стебли белесые, словно выгоревшие, а зерна и вовсе молочно-белого цвета.

Поколебавшись, я сорвала один колос, задумчиво повертела в руке, С переломанного междоузлия сорвалась тягучая капля, алой звездочкой расплескалась по земле. Пшеницу словно ветром всколыхнуло. Зерна зашевелились, заворочались в гнездах, высвобождая сетчатую шелуху крыльев. Выбрались из колоса и поползли вверх по моей руке, раздраженно пульсируя остистыми брюшками. Воздух наполнился печально знакомым гулом. Огромный, многопудовый рой тяжело повис над полем.

Центральный пятачок с необычными колосьями ожил в последнюю очередь. Крупные светлые пчелы спекшимся комом осели на землю, и из него, как из глины, медленно вылепилась серая уродливая тварь – бескрылая помесь паука и пчелы размером с годовалого телка, мохнатая, шестилапая. Угловатые суставы высоко поднимались над туловищем, раздутое брюхо тяжело волочилось по земле, за сомкнутыми жвалами с цоканьем шевелились зазубренные отростки.

– Я… просто… хочу… поговорить, – как можно спокойнее, стараясь не делать резких движений, сказала я.

Тварь зашипела, раздвинув жвала. Молниеносно вскинулась на дыбы, трансформируясь…

Передо мной стояла белокурая, среброглазая девушка с беззащитным личиком ребенка.

– Поговорить? – задумчиво переспросила она. Голос оказался чистый, мелодичный. – И о чем же? Попытаешься вымолить жизнь или отсрочку для колдовства?

«Не откажусь», – подумала я про себя, вслух же сказала:

– Я читала о тебе в старинном трактате о нежити, давно, еще на первых курсах Ты руоешь, роевой полиморф. Зимуешь в виде семян, по весне они всходят, быстро растут и выметывают колосья, которые где-то с середины траворода приобретают способность к трансформации. В центре поля закладывается маточник, а остальные пчелы до зимы кормят и защищают тебя, потому что лишь твои семена способны дать всходы. Твой вид считается давно вымершим, записей о нем почти не осталось, потому я и не сразу вспомнила.

– Верно, – она насмешливо прищурилась, – в таком случае, полагаю, ты также помнишь, как меня уничтожить?

– Помню. А надо? Если не ошибаюсь, ты разумна и с тобой можно договориться.

– Изумительно, – бледные губы искривились в презрительной усмешке, – какое тонкое наблюдение! Разумна. Почему бы и нет? Когда враг загнан в угол, он начинает взывать к твоему разуму и милосердию.

– Я не враг тем, кто живет в ладу с прочими разумными расами.

– И чем же, позволь спросить, я тебя прогневила? Мои пчелы питаются пыльцой, нектаром и соком от корней, попутно опыляя сады – как ты сама могла видеть – намного эффективнее обычных пчел.

– Но для тебя, если не ошибаюсь, они добывают иную пищу.

– Не ошибаешься. – Она и бровью не повела. – Две-три овцы в месяц – обычная дань села волкам, но разве волки взамен охраняют его от бешеных лис, разбойничьих шаек и бродячей нежити вроде упырей и кикимор?

– А еще волки не охотятся на людей посреди двора и не зажаливают их до смерти при въезде в село.

– Наемных убийц, – брезгливо поправила среброглазая. – Думаешь, ты первая? Двести лет кряду мой рой никому не мешал, а за последний год на него покусились четверо «борцов с нечистью». Что за «чисть» заплатила тебе, ведьма? На кой ляд я ей сдалась?

– Не знаю, – честно призналась я, – мне обещали заплатить только за охрану свадьбы, да и то теперь вряд ли заплатят. И шкура, чтоб ее, протухла… А сюда я пришла задать один-единственный вопрос. Так сказать, снять свидетельские показания.

Похоже, мне все-таки удалось если не убедить, то хотя бы озадачить ее.

– Какой вопрос?

– Ты была на свадьбе с начала до конца и, подозреваю, заночевала в ближайшем саду, чтобы не лететь сюда по потемкам. Может, ты заметила, кто сунул в сапоги дайна украденный с кладбища скелет и куда делся сам Дупп?

На хрупком личике отразилось искреннее недоумение. Но ответить она не успела – поле за ее спиной вспыхнуло широкой полосой от края до края. Факелы не смогли бы поджечь его так быстро и слаженно – здесь явно поработали магией. Руоешь вскрикнула, содрогнулась всем телом, словно ее огрели плетью, я же резко стряхнула пчел и бросилась на нее, сбивая с ног.

Сцепившись, мы покатились по земле, а над нами, чиркая по опустевшим колосьям, пронеслись два ревущих клуба пламени. Я чувствительно приложилась боком о камень и разжала руки, но руоешь, не сопротивляясь, беспомощно скорчилась рядом, притянув колени к подбородку.