Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий
— А хорошо это или плохо? — спрашивал у Авданца Семовит.
— Не знаю, брат, — откровенно признавался Авданец. — Только для меня верно одно, что ты должен дать мне много воинов, поскольку хочу я добыть Каракув. Раз князь Сватоплук умер, в Великой Мораве сейчас, должно быть, огромное замешательство. Еще неизвестно, являются ли хорошими правителями сыновья Сватоплука: Моймир и Сватоплук Второй. Это единственная оказия, чтобы именно в подобный момент ударить на Каракув и захватить его.
— Только сейчас я не могу дать тебе воинов. Вначале я должен подчинить себе своих вассалов, — заявлял Семовит.
— В таком случае, забудь про мысль, чтобы это я надел тебе на голову корону комеса. Ты не сдержал обещания, которое я получил от тебя в Серадзи.
— Это сделает Палука, — презрительно заметил Авданцу Семовит.
В ночь перед коронацией Семовит пережил трудные минуты. «Арне, — призывал он про себя. — Только ты верила, что я буду занимать трон Пестователя. Почему так случилось, что перестало мне хватать тебя и твоих мудрых советов». А потом раз за разом звал к себе шпионов и расспрашивал у них, что творится в державе.
— Прости нас, повелитель, — умоляли Семовита посланцы, возвращающиеся из различных сторон. — Да не падет на нас твой гнев. Только много имеется таких, которые видели, как сын Зифики победил велетов и спас жизнь Палуке и Лестку. Многие еще говорили, что это Кир сумел убедить короля Арпада, чтобы тот помог тевтонцам в войне со Сватоплуком. Ведь жена Кира — это дочка Арпада, и у них уже родился сын по имени Семомысл. Ты вместе с братьями объявил, что Пестователь — это карлик. Вот только народ говорит, что он, как никто на свете, познал науку притворства. Нужно было его убить, господин, поскольку не только он, но и его первородный сын стал великаном.
Презрительно относился к этим вестям Семовит. Одно дело, что там болтает простонародье, а другое дело — факты. Сразу же после коронации он обещал себе, что отправится на Ленчиц, окружит Пестователя, а потом отрубит головы Даго Повелителю, Валяшке и Оржи, и пускай это могло означать ссору с князем Ляхом. Ночью перед самой коронацией пришла к Семовиту Жива. Была она все такой же молодой и красивой. Скинула она с себя рубаху и, обнаженная, влезла к нему в ложе.
— Пускай затвердеет твой корень, — шептала она, — ибо ничто не дает такой силы, как проведенная с женщиной ночь. Ну да, ты, вроде как, брат моего мужа, но разве не сказано в наших законах, что второй брат обязан заменить мужа, пока его вдова не найдет себе другого?
И поимел Семовит жену своего брата, Живу, она же стонала от каждого движения его корня. А когда Семовит прыснул в нее своим семенем, сказала:
— Кто знает, господин, а не родится ли вскоре у тебя бастард, подумай об этом.
Только Семовит не услышал слов Живы. Только спросил:
— Придешь ли ты ко мне завтра снова?
— Приду, господин. И очень широко раздвину перед тобой ноги.
Авданец переживал серьезное беспокойство. Близился момент равенства дня и ночи. На Горе Шлензе ожидала его удивительнейшая женщина и удивительнейшее наслаждение. Так что же делал он здесь, в Гнезде? Какое ему было дело до коронации Семовита, раз он и так собирался вскоре отобрать у того власть? Его травила ужасная тоска по Шлензе и по ее священникам. И была эта точка настолько сильная, что Авданец не мог заснуть. Еще до рассвета приказал он разбудить своих воинов, оседлать лошадей, и когда утро сменилось днем, он уже направлялся к Шлензе, подгоняя лошадей плетками, чтобы успеть к моменту равноденствия.
Неожиданный отъезд Авданца Семовита не поразил. Даже можно было сказать, что подарил некое успокоение. Неоднократно предупреждала его Жива, которая считала, будто бы ее связь с Семовитом переродится в нечто более постоянное, что от Палуки ничего ему не угрожает, зато Авданца пожирают амбиции, так что никогда нельзя быть уверенным, когда захочется ему предать смерти того, кто занял трон Пестователя.
Почти что тысячу всадников и щитников насчитывала армия Авданца. И на столько воинов сделалось беднее войско Семовита. Только вот имело ли это значение, раз Кир, известный как Петронас, имел всего лишь половину того, что имелось у Семовита.
Торжество коронации Семовита в комесы державы полян прошло весьма скромно. Да, корона, изготовленная золотых дел мастерами в Гнезде выглядела роскошно, но Палука настолько неуклюже надел ее Семовиту на голову, что какое-то время та торчала криво, вызывая тихие смешки собранных в парадном зале воинов и лучших людей. На торжество не приехал ни один воевода: ни Ченстох, ни новый воевода Мазовии, не говоря уже про Наленча или Оржи, которые явно выступали как враги Семовита. Тем не менее, Семовит был доволен, он дал богатый пир, а потом беднякам на первом посаде бросал серебряные солиды.
Полюбил Семовит свой трон в Гнезде, полюбил и свою корону комеса. Злился он лишь потому, что нет Великого Канцлера, который во все стороны света отослал бы посланцев с сообщением о его коронации. У окружавших Семовита людей иногда складывалось впечатление, что их повелитель, похоже, слишком полюбил свою корону. Бывало, что в пустом парадном зале он стал сидеть один, закутавшись в пурпурный плащ, обшитый горностаями, и часами не гнул шею, чтобы корона на голове лежала ровно. Он познал чуть ли не полноту счастья, когда Жива нашла ему человека, который писал по-франкски — купца из Майнца — и продиктовал ему письмо к Арнульфу с просьбой дать ему титул палатина, взамен за то, что держава полян будет полностью подчинена Арнульфу. Дошло ли это письмо до Арнульфа — неизвестно, поскольку при дворе короля тевтонцев царил беспорядок. Дело в том, что уже год исполнилось ребенку Арнульфа, сыну, рожденному от законной жены. И Арнульф боялся бунта со стороны собственных сыновей, бастардов, которые желали между
