Джон Норман - Странники Гора

Элизабет смотрела на меня с ужасом.

– Во-первых, не жирные лодыжки, а толстые коленки, а во-вторых, она же че-ло-век! Ты продал человека! – сказала Элизабет. – Че-ло-ве-ка!

– Нет, – сказал Камчак, давая ей подзатыльникживотное, рабыню. – Затем добавил, повторяя подзатыльник: – Она такая же рабыня, как ты.

Элизабет обиженно посмотрела на него.

– Не-ет, – задумчиво протянул Камчак, – ты ни на что не годишься, ты даже элементарных вещей не понимаешь, по-моему, тебя тоже пора продавать.

На лице Элизабет отобразился ужас. Она бросила дикий умоляющий взгляд на меня.

Меня слова Камчака тоже задели за живое. Мне показалось, что Элизабет как раз начала понимать, как ей повезло, что она попала именно в наш фургон, – Камчак в целом обращался с ней довольно мягко, кроме того, он не заклеймил её, не вставил в нос тачакского кольца, не нацепил на неё кейджер и даже не надел на её очаровательную шею горианского ошейника. Теперь до трясущейся от страха Элизабет наконец-то дошло, что если Камчаку взбредет в голову продать или обменять её, то он вправе незамедлительно исполнить свою прихоть, и она в тот же миг будет продана, как седло или охотничий нож. Она видела, как продавали Тенчику. Исчезновение Дины из фургона объяснялось аналогичным образом. Что до меня, то мне не хотелось посвящать её в то, что Дину я освободил. Какое ей дело до того, что происходит с другими рабынями? Подобное известие может сделать её собственное рабство ещё более тяжелым или, что ещё хуже, наполнить её сердце глупыми надеждами, что Камчак, её хозяин, когда-нибудь подарит ей этот самый прекрасный дар – свободу!

Я улыбнулся про себя: «Камчак освободит рабыню? Маловероятно». Даже если бы Элизабет была моей, а не принадлежала Камчаку, я не освободил бы её, потому что ей это не принесло бы ничего хорошего. Если она приблизится к Тарии, она станет рабыней первого же патруля, который её повяжет; если она попытается остаться с кочевниками, то какой-нибудь сильный воин, почувствовав, что она не защищена и не принадлежит к коренным степнякам, закует её в цепи рабыни раньше, чем упадет ночь. А я не собирался оставаться среди фургонов всю жизнь.

Я узнал, если верно то, что сказал Сафрар из Тарии, что золотая сфера – без сомнения, яйцо Царствующих Жрецов – лежала в фургоне Катайтачака. Я должен попытаться выкрасть её и вернуть в Сардар. Это предприятие могло стоить мне жизни. Нет, то, во что поверила Элизабет Кардуэл – что я попросту продал очаровательную Дину, было единственным возможным в данном случае вариантом объяснения. Так до неё скорее дойдет, кем она является сама в этом суровом мире-рабыней, чужестранкой в фургоне Камчака.

– Да, – сказал Камчак, – видимо, продам я её.

Элизабет затряслась от ужаса и уткнула голову в дерюгу у ног Камчака.

– Пожалуйста, – сказала она, – не продавай меня, господин.

– Сколько, ты думаешь, за неё дадут? – спросил меня Камчак.

– Она такая неумеха… – равнодушно промямлил я.

Я думал, его это остановит. Очень уж мне не хотелось, чтобы Камчак её продавал.

– Ты думаешь, её ничему уже нельзя обучить? Ну… может, у нас что-нибудь и получится… – раздумывал Камчак.

– Это значительно поднимет её цену, – согласился я.

Я знал, что хорошее обучение может занять месяцы, хотя с умной девушкой можно многое сделать и за несколько недель.

– Ты хочешь учиться? – грозно спросил Камчак, поворачиваясь к Элизабет. – Носить шелка и колокольчики, говорить, стоять, ходить, танцевать, учиться делать мужчин безумными от желания обладать тобой?

Она ничего не ответила, только всхлипнула и пожала плечами.

– Сомневаюсь, что её можно обучить.

Элизабет опустила голову.

– Ты всего-навсего маленькая дикарка, – устало произнес Камчак, затем он подмигнул мне: – Но она премиленькая дикарка, не так ли?

– Да, – серьезно сказал я, – безусловно.

Я видел, как глаза мисс Кардуэл закрылись и плечи затряслись. Она закрыла лицо руками.

Я вышел за Камчаком из фургона. Обернувшись ко мне, он сказал прямо:

– Ты дурак, что освободил Дину.

– Откуда ты это знаешь? – спросил я.

– Я видел, как ты посадил её на каийлу и поехал в сторону Тарии, – сказал он. – Она даже не бежала рядом с каийлой связанной. – Он ухмыльнулся. – Я знал, что она тебе нравилась, что ты не захотел заключать на неё пари, и потом… Твой кошель не стал тяжелее за то время, пока ты с нами живешь.

Я рассмеялся.

– А мог бы поиметь сорок золотых, – сказал Камчак. – Это по дешевке. На деле могло быть гораздо больше, потому что она была искусна в играх. Запомни, такая девушка, как Дина, стоит дороже каийлы. К тому же она прекрасна. – Камчак рассмеялся. Альбрехт дурак, но Тэрл Кэбот ещё глупее!

– Может быть, – согласился я, краснея.

– Любой мужчина, позволяющий себе заботиться о своей рабыне, дурак!

– Может быть, когда-нибудь, – предположил я, даже Камчак будет заботиться о какой-нибудь рабыне.

Камчак откинул голову и громко захохотал, затем согнулся, стуча себя по коленям.

– Тогда, – решительно продолжал я, – ты, может быть, поймешь, как это получается.

От моего последнего заявления Камчак, похоже, полностью потерял контроль над собой, он перекатился на спину, шлепая себя по бедрам и коленям, хохоча как ненормальный. Он принялся кататься от смеха, стучать по колесу своего фургона, через пару минут его смех превратился в спазматический хрип и стон. Потом началась какая-то нездоровая икота. Я бы не удивился, если бы он задохнулся от хохота.

– Между прочим, завтра, – напомнил я, – ты бьешься на Равнине Тысячи Столбов.

– Да, – сказал он, – а сегодня мы с тобой напиваемся.

– Было бы полезней хорошенько выспаться ночью.

– Да, – сказал Камчак, – но я тачак, и я напьюсь.

– Очень хорошо, – сказал я, – тогда я тоже напьюсь.

Затем мы плюнули, чтобы определить, кто будет покупать выпивку. В искусстве плевать на дальность Камчак был непревзойденным. Он это делал с изящным разворотом тела и головы и поэтому переплюнул меня примерно на четверть дюйма. К тому же плутоватый Камчак, разумеется, заставил меня плюнуть первым…

И вот утром мы вышли на Равнину Тысячи Столбов. Несмотря на наше громкоголосое безумство в последнюю ночь с неизвестно каким уже по счету кувшином паги и распеванием разухабистых тачакских песен, Камчак с утра был в хорошем настроениивертел головой по сторонам, насвистывал, время от времени выбивал ритм на луке седла. Я догадался, что мысли Камчака бьыи заняты тарианкой Африз, и чтобы развеяться, он несколько самонадеянно, с моей точки зрения, пощипывал тачакских девок до того, как их выиграл.

Я не знаю, была ли в этой равнине ровно тысяча столбов, у меня сложилось впечатление, что их там гораздо больше. Эти столбы с плоскими вершинами, имеющие примерно шесть с половиной футов в высоту и примерно семь или восемь дюймов в диаметре, стояли двумя длинными рядами попарно один против другого. Две линии были разъединены примерно пятьюдесятью футами прерии. Столбы в ряду отстояли друг от друга примерно на десять ярдов.