Варвара Мадоши - Драконье Солнце
Ах, простите, господа и дамы. Кажется, я увлекся, сказал слишком много и стал нескромен.
Вернемся же к нашему рассказу.
Не моргнув и глазом, авантюрист нагло ответил:
— Разумеется, ваша светлость! Если вам угодно, поднимемся на холм! Это самое подходящее место.
Я отметил — можно было заметить и раньше — насколько правильно он говорит. Нет, как бы то ни было, а какое-то образование он получил. Интересно, какое?
— Охотно.
Глава каравана переглянулся с сидящим справа от него человеком.
— Может быть, послать с вами моего человека? — спросил водитель каравана. — Фонарь подержать, все такое…
— В этом нет необходимости, — махнул я рукой.
Я понимал, о чем думает этот человек. Он размышлял, не разбойничий подсыл ли Гай. Если так, то, очень может статься, что за караваном крадутся его дружки-бандюганы, и, заманив меня на холм, Гай сдаст меня им в руки. Я, однако, был уверен, что это не так. Во-первых, любых разбойников мы с Вией заметили бы еще на подходе к каравану, во-вторых, деревьев на холме не росло — только вереск. Подняться на него незаметно было невозможно, а луна светила ярко, значит, там мне засады опасаться нечего. А уж этого хиляка я как-нибудь скручу. Я вооружен, у него оружия нет. К тому же, на моей стороне Вия.
Поддельный астролог нагнулся подобрать фонарь — я обратил внимание, какие скупые и точные у него движения. Может, он и хиляк, но реакция хорошая. Если и не доводилось участвовать в битвах, то как пить дать доводилось драпать.
Тем не менее, когда мы отходили от костра, я увидел, как водитель каравана обмолвился о чем-то со своим помощником, и за нами скользнули какие-то тени. Решил, значит, подстраховаться. Смерть мимоезжего щенка-аристократа ему совершенно не нужна, а парнишке он не доверяет. Ну и пусть их.
Мы поднимались на вершину. Я вел Иллирику в поводу, она время от времени фыркала. Вия горбилась на спине кобылы, словно слишком большой тюк с поклажей. Она послушно не двигалась и не произнесла ни слова с тех пор, как мы подошли к костру. У меня даже мелькнула мыслишка: и впрямь с ней что-то случилось.
Парень шел впереди меня, я нарочно старался не пускать его себе за спину. Предосторожность вовсе не лишняя. А когда тропа сошла на нет, и мы достигли вершины, я выпрямился во весь рост, глотая ночной воздух. На возвышенностях ветер всегда свежее. Тут же мы оказались где-то на уровне древесных вершин, так что под нами во все стороны разлилось курчавое лесное море, пенящееся в звездном свете редкими барашками бликов. Мы были не настолько высоко, чтобы я мог видеть змею дороги, разрезающую этот лес, но лента реки на западе стала мне заметной. А вот и горы, к которым мы идем — молчаливая, кажущаяся отсюда пологой гряда на горизонте.
Из нашего замка у побережья тоже были видны горы…
Тем временем астролог-самоучка начал возиться с фонарем.
— Что ты делаешь? — нарочито ленивым, насмешливым тоном произнес я. — Пытаешься осветить звезды?
— Ни в коем разе, мой господин, — откликнулся самозванец. — Мне нужно… посмотреть мои записи… ах, Ормузд раздери!
— Что такое?
— Вы не подержите? — он подошел ко мне вплотную, высоко подняв фонарь. — А то фитиль воском заплыл… Вы его подержите, а я почищу…
Это было так нелепо, что я чуть было не взял фонарь. И когда я протянул руку — просто повинуясь первому побуждению — самозванец сделал какой-то быстрый жест, и свеча внутри фонаря вспыхнула. Уж не знаю, как он умудрился, однако так случилось. Вспышка тепла и света была столь сильна, что у меня перед глазами на миг помутилось. Всего на миг — но этого хватило.
В тот же момент я почувствовал сильную боль в области живота. Вот поганец… печень… второй раз… ах-ххх он…
Ноги у меня ослабели моментально, я только начал вытаскивать Косу, но сил вонзить ее в мерзавца уже не оставалось. Как ни странно, слов выругаться тоже не было. Ну и идиот же я! Неужели теперь меня будет обводить вокруг пальца не только Гаев, но и всякие самозванцы?! Что ж, дураку — дурацкая смерть.
Ударив меня ножом, парень бросил или просто выпустил из рук фонарь — он упал на землю недалеко от меня, я видел, как медленно гаснет красная точка фитиля. Ужасно медленно. Красная точка… красная точка… как красная звезда низко-низко над горизонтом, которая растет и разбухает, становится красным солнцем, солнце заливает своим горячечным светом поля сражений, и…
Огонь!
И — гнев!
И — страсть!
И я, вечно молодой, смеющийся дух, лечу туда, в средоточие пульсирующей боли, чтобы наесться до сыта истекающим мясом, чтобы опустить холеные когтистые пальцы в чью-то кровь… смотрите-ка, моя собственная? Какая разница! Плоть, ставшая вместилищем бога, обретает толику бессмертия. Смех мой, презрительный и гордый, разносится над ночным лесом.
Вы думали, вы сумеете убить меня? Похитив, унизив, оболгав, обокрав, вы — думали?
Нет, правда?!
Ну что ж, ребята, вы здорово ошибались!
Я, Кевгестармель Юный, не сдаюсь!
…Красная точка на миг вспыхнула, перед тем как погаснуть. Это действительно курган… курган, в котором похоронены какие-то древние кости. Боги любят могильники — словно черви. Словно трупоеды…
Боги живут на чужих трупах…
Я сжал зубы, чувствуя, как путаются мысли в голове и теряются все до одной. Руки мои сжимали кинжал в собственном теле. Нет. Нет. Нет. Пусть трижды бежит убивший меня подонок — я не должен выпускать на волю то, что живет во мне. Не должен. Лучше честно умереть… Сам подставился. Не смог переиграть поднаторевшего в портовых кварталах ублюдка. Расслабился. Туда мне и дорога.
Если я выпущу бога наружу, отец никогда не простит меня.
— Ди Арси!
Кто это кричит? Кто знает мое имя?…
Чья-то рука ложится на мою собственную руку. Другая рука — на лоб. Сухие губы касаются моих губ, но это не поцелуй: в меня вливается холодная, вязкая тьма. Тьма, похожая на сухой песок в преисподней. Тьма льется в рот густой соленой жидкостью… я знаю этот вкус, я тысячи раз вкушал его на своих алтарях… Тьма звучит бубенцами.
Вия Шварценвальде. Шаманка.
Виола.
* * *Я очнулся, и увидел, что по травинке ползет божья коровка. Такая маленькая, красно-черная. Эй, божья коровка, а какого ты бога?
Когда мы в детстве играли с братом и сестрой, у нас была считалочка:
Божья коровка, полети на небо,Принеси нам хлеба,Не простого, сладкого,Со сдобною помадкою!
Неплохо было бы сейчас хлеба. Пусть даже самого что ни на есть простого, кислого ржаного, с жесткой, как у сухаря, коркой. Есть хочется — ужасно. Живот подводит так, как будто в нем дыру проделали.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});