Татьяна Мудрая - Мириад островов

— Знаешь что? Тебе ведь всё равно куда ехать. Вот сегодня я при деле — почтенный мэс Бран меня развлекает. Говорят, мальчишке ещё до рождения надо подобрать клинок, чтобы в колыбели за него схватился, ну, за ножны, конечно. Примета, что истым мужем станет. А вот завтра…

Зигрит сделала многозначительную паузу.

— Завтра поедем со мной в Ромалин? Пожалуйста! Держу пари, и твоё чудо морское там вовсю развернётся.

Орихалхо кивнул. Прошептал:

— Как сэнии угодно.

На том и порешили.

Когда Галина с Орри влезли в полог, Барбе ещё не спал. Выслушал обоих и ответил:

— Не могу вам ничего советовать. Моё дело если не сторона, то почти сторона. Но вот знаете, что я нашёл в книжке сэньи и запомнил? Это о моих милых. Послушайте — заснуть будет легче.

И раньше, чем получил согласие, начал:

«Лет тридцать из Вуали вышел корабль. Очень похожий на скорлупы ба-нэсхин, но гораздо больше. Те же мощные дубовые планширы поперек корпуса, тот же ясеневый шпангоут, похожий на китовые рёбра, и кожи так же плотно сшиты корабельной иглой, до черноты проварены в дубовой коре и смазаны жиром — того требует едкая солёная вода. Парус на ясеневой мачте из шкур того же непонятного зверя, а вёсел нет, одни уключины. Потрепало, видать, и корабль, и его людей. Всего двоих прибило к готийскому берегу волнами, и были то мужчина и женщина. Он светловолосый, почти седой, и темноглазый — почти как уроженец Вестфольда. А она — чёрные косы, синие-пресиние колдовские глаза и к тому же беременна.

Пришли они со стороны островов, этого уже хватало, чтобы счесть их дружками желтомордиков: так простые готийцы дразнили в те времена Морскую Кровь. Да и вестфольдцев здесь не особо жаловали. Подобное и сейчас чувствуется, а тогда этим прямо-таки разило на всё побережье. По счастью, чужаков первое время не трогали, а попозже и пользу в них нашли — человек этот оказался хорошим мастером по железу. Жил он с самого начала и до конца этой истории под своей перевернутой кверху днищем каррой — так называлось его судно. Да и местной речью он овладел в считанные месяцы.

Для кузни соорудил он хижину из больших камней, а в карре проделал отверстие в стене, для двери, и еще одно, для очажного дыма. Она у него тоже на камень была поставлена, чтобы повыше было. Так и жил наш странник. Чинил утварь, лошадей ковал, брался за всякую простую работу. Кухарил понемногу. А жена только и делала, что грелась у костра или на солнце и пела песни.

Да, звали его Брендан, иначе Бран, а ее Альбе. Странные для крестьянского слуха имена, верно?

С ним одним и то еле мирились, а тут ещё ведьма брюхатая в доме. И вот когда пришла ее пора, не мог он никого из местных баб дозваться, чтобы ей помогли. Уже двое суток длились роды, так что сил у матери совсем не стало.

И вот посреди зимней вьюжной ночи стучит некто в дверной косяк: сама-то дверь была кожаная, как и вся хижина. Кузнец открыл — и увидел девицу лет пятнадцати от силы. Собой не так уж приглядна, а одета исовсем просто: темно-красное всё. Холщовая сума у ней через плечо. Говорит:

— Я к тебе со своей незадачей пришла, а тут у тебя твоя собственная. Ну-ка, подвинься. И воды мне побольше нагрей — самый чистый снег от порога возьми и на очаге растопи!

Поглядела девица на роженицу пристально и говорит:

— Выбирай теперь. Или оба умрут, и мать, и дитя, или один сын у тебя останется. Считай, оба мёртвые они.

— Делай что знаешь, — говорит Бран. — Ни в чём тебя не упрекну.

Достаёт лекарка самозваная из сумки склянку и нож….

Словом, напоила она ещё живую Альбе сонной водой и вырезала сомлевшего ребёнка из её чрева. А потом стала окунать дитя то в горячую воду, то прямо в талый снег. Ожил младенец и так-то шибко закричал!

— Нет у него матери, не будет и чем кормиться, — говорит Бран. Альбе-то во сне, на неё наведенном, скончалась.

— Я тебе сюда молочную козу за рога притащу, — говорит девушка. — Неужели так мало тебе платят, что и на такое не хватит?

— Сколько ни есть, всё на похороны уйдет, — отвечает он.

— Пустое, — отвечает она. — Сам ведь знаешь. Делай что должно, а прочее к нему приложится.

И ведь в самом деле — говорится, что никого им не пришлось хоронить, будто растаяло тело пришелицы в дальнем тумане, что её вытолкнул из себя, и в морской пене, которая породила.

— Всё равно, — отвечает Бран, — медь из моих рук как река течет, а серебро частыми каплями сочится.

Тогда говорит девица:

— Будут у тебя верные деньги, если мою беду своими руками разведёшь. — Какую такую беду?

— Нужен мне меч, какие в твоих родимых краях делают, а мне в здешних — не хотят и более того не умеют. Чтобы прямой клинок был мне по грудь, а рукоять длиной в обе моих ладони, ни больше, ни меньше. И яблоко на конце рукояти — такого же веса, как сам клинок. И чтобы не ржавел он, не тупился и лёгок был в моих руках, точно дуновение ветра.

— Зачем тебе это? — спрашивает Бран. — Ты ведь не воин.

О том, что не отковать ему такое оружие, кузнец даже не заикнулся. Ведал заранее, что сумеет.

— Да, — говорит она. — Я не солдат, а лекарь. Но такой, что не от одних хворей лечит, а от самой жизни.

— Быть того не может, — говорит Брендан.

— Уж как-нибудь поверь, — смеётся девица. — Так сделаешь? Сколько скажешь — столько и заплачу. Что решишь — то и дам тебе.

— Уговор, — Бран ей отвечает. — Только не насчёт этого клинка, но насчёт второго, если он тебе занадобится. Пока-то одним золотом или серебром с тебя возьму — знаю, что этого звону ты припасла ровно столько, сколько потребуется.

И по рукам ударили.

Вот минует месяц — нет меча. А девица всё ходит к мастеру, мастерово дитя обихаживает. Ладный сынок у кузнеца растёт. Весёлый, смышленый да здоровенький. Проходит другой — опять дело не сладилось. Говорит она:

— Чего недостает тебе, кузнец? Железо имеется, огонь в печи жаркий, молот тяжел, наковальня широка, руки твои сильны.

— Три вещи нужны, чтобы отковать такой меч, какой ты хочешь, — говорит Брендан. — Три священных влаги: материнское молоко, отцово семя и кровь будущего владельца, чтобы все их в один узел связать. — Кровь я тебе дам. Что до семени твоего — не стоит и спрашивать. Но молоко — как его взять у мёртвой и похороненной?

— Когда кормила Альбе других наших детей в Счастливых Землях, — отвечает кузнец, — изобильна была она молоком, вот и отлил я сущую малость в серебряную флягу. Не прогоркло оно за время скитаний и не свернулось, а до сей поры оставалось свежим. Уж о нём-то не беспокойся. Но за это всё будешь передо мной в долгу вдвое большем.

Надрезала девица себе кровяную жилу над сосудом, влил в него Брендан молоко из серебряной фляги и прочее, что положено, сотворил. И в первый расплав добавил.