Etcetera - Ритуал

— Уже уходишь? Я тебя так пугаю, козявка?

Я злобно обернулась. Делхассе крался за мной медленно, наслаждаясь каждым своим движением. Я дернулась убежать, а потом заставила себя остаться. Он не может мне сделать ничего. Его держит клятва. Он просто не может. Со стороны если посмотреть, самый обычный человек, непримечательный, в коричневом сюртуке и с темно-каштановыми волосами, слегка расслабленный, мрачноватый, но явно предвкушающий веселье. Шаг за шагом он подходил ближе ко мне. Думаешь, я боюсь тебя, придурок? — Ты мне ничего не сделаешь. — пробормотала я. — Не имеешь права. Можешь хоть два своих эхиала кругами ходить, и пальцем прикоснуться не сможешь. Ходи, ходи, пожалуйста. Ну я вот прям очень испуга-а…

Он кинулся вперед, сжал мое лицо в тиски длинных нечеловечески сильных пальцев. — Такие маленькие, такие слабые… — он заглядывал в мои глаза с яростью и недоумением, запрокинув мою голову, приблизив свое лицо к моему. — Такие хрупкие… и не верите в это, думаете это шутка, игра. Вся ваша жизнь игра, порхаете, как эти пестрые волшебные лоскутки, дотронешься — сломаетесь. И все равно продолжаете нарываться. Вся ваша мощь, вся ваша сила по сравнению с нашей ничто… Вы глупые зверьки, ослепленные, ничтожные…

Я боялась пошевелиться. Я стояла уже на цыпочках, а делхассе все тянул меня вверх. Он водил пальцем по лицу, медленно изучающе повторял линию бровей и скул. Я как та кошка, — мелькнуло в голове. — забавный зверек для него. Чуть крепче сожмет пальцы, и я уже буду мертвым забавным зверьком. Его пальцы были сухими и жесткими, словно раскаленными от внутреннего пламени и казалось прожигали кожу, вплавлялись в нее, как пыточные клещи. Мы застыли друг напротив друга, и мое дыхание казалось мне оглушающим. Я пыталась дышать потише, словно если я буду не издавать звуков, делхассе забудет обо мне совсем. Я слышала, как на улице бредут, переговариваясь прохожие, звенит колокольчик тележки, которую толкает торговец. Я раньше не замечала всех этих звуков. От тишины в комнате веяло смертью.

— Отпусти! Я приказываю тебе, отпусти!

Делхассе усмехнулся, разжал руки, хотя я была свято уверена, что он свернет мне шею. Я медленно отступила, прислонилась к стене, еще чувствуя на лице касание его рук, как нестираемую метку.

— И не приближайся ко мне! Понял?

— Пока ты можешь приказывать, козявка. Пока.

Нужно было стоять, сделать вид, что мне не страшно, а у меня тряслись колени, и я держалась за стену так, словно она была мои единственным другом. Нет, это даже не страх, это что-то большее. Безразмерный ужас. Настолько большее, что просто не разберешь точно, накрывает с головой. Демон вернулся обратно на диван, погладил кошку, вызывая у меня неприятные ассоциации.

— О, летунчик, и ты пришла! — Риалис наконец завалилась внутрь. За ней вошли Ильдар и эльф. — А я за ребятами сходила, задержалась немного.

Наверно, что-то такое у меня было в лице, что ей захотелось оправдываться. Не удивлюсь, если за эти полчаса, что я здесь посидела, я успела поседеть. Я смотрела, как они расходятся по комнате, кто куда, и ни один рядом с демоном не сел, даже Риалис. Мне было смертельно холодно, и жидкий лед тек в моей крови. Жутко холодно.

— Нам снятся сны, демоненок. — нервно хохотнула Феолески. Эльф положил руку ей на плечо, и на одну бешеную секунду на ее лице мелькнуло выражение вселенского счастья и также быстро скрылось. Словно на нее упал солнечный луч. Алдан то ли не замечал, то ли предпочитал не замечать. Окружающая жизнь казалась мне все более запутанной.

— Нам снятся отрывки из твоей памяти, делхассе. — сказал он. Ильдар кивнул. Похоже на этой неделе все видели интересные сны, кроме меня.

— И что вас не устраивает? — через пару секунд, обдумав заявление, демон изобразил искреннее недоумение. — Вы должны гордиться, что оказались посвящены в то, что знаю я. Вам, жалким козявкам, подобного никогда не пережить. Почему я не вижу радости? — он захохотал. Это чудовище вообще любило раскатисто посмеяться, даже не испытывая веселья. Просто, чтобы услышать собственный голос. Я пристально смотрела на него и все ждала, когда он и на других уставится этим взглядом хищника, но демону то ли надоело, то ли теплые чувства вызывала у него только я.

— Ты дал клятву не вредить нам, и я приказываю тебе прекратить вмешиваться в наше сознание во имя богов Равновесия.

— А я и не вмешиваюсь, ушастый мальчик. Но если хочешь, поясню. Вы настолько примитивны, что просто не можете сопротивляться моему сознанию. У делхассе распространена наследственная память, и возможно, связавшись со мной клятвой крови, вы получили какие-то наши способности в дар. Чем вы недовольны, это великая честь для таких недоразвитых малявок, как вы. Где радость? Только не говорите, что хотите меня оскорбить.

— Я хочу спросить, делхассе. Когда клятва будет разорвана, сны прекратятся? Отвечай честно, это приказ.

Он молчал почти полминуты, наслаждаясь напряженной тишиной. На самом деле существовали заглушки, амулеты против телепатии. Ничего, и без него разберемся. Так что зря этот дебил корчил из себя всесильное, повелевающее судьбами существо.

— Думаю, прекратятся. Но вы первые наглые людишки, которые додумались вызвать меня. Поэтому, чем это грозит и чем закончится, я не знаю. А пока наслаждайте снами. — он снова хохотнул. Эльф морщился так, будто у него болели зубы. Я подумала о том, что возможно они пошли сюда все вместе, потому что видели в снах что-то настолько ужасное, что просто не могли выдержать делхассе наедине.

— Пошли, ребята. Сами разберемся. — недовольно фыркнула Феолески. Я трусливой серой крыской юркнула за дверь первой. — Эй, Ильдар, — сказала она. — Я завтра закончу, и тогда будет твоя очередь загадывать желание. Чем скорее разберемся с этим, тем лучше.

— Могла бы сделать это и раньше. — недовольно отозвался некромант уже на лестнице.

— А ты мог бы вторым в ритуале участвовать. Сам же мне очередь уступил.

— А что с твоим отцом? — спросила я. Мы вышли из провонявшего табаком и разводами дома, и я все еще боялась обернуться, словно демон может смотреть нам вслед.

— Чернуха. — Ильдар сказал это коротко и почти обыденно.

— Твой отец тоже некромант?

— Да. — буркнул он, засунул руки в карманы и слегка сутулясь, ушел вперед. Иля трудно было назвать общительным человеком, и похоже он не любил, когда ему сочувствуют. Я плохо знала его. Настоящим в нем было — его молчаливость, его трагичная история, его тщательно отглаженная рубашка со строгим воротником, впивающимся в шею, и холодные, черные, черные, как остывший кофе глаза, словно знающие все горе этого мира. Я не любила чужое горе. Я его боялась и старалась избегать.