Анна Клименко - Тень Арднейра

Тихое ржание.

Он ускорил шаг.

И вдруг, проходя мимо благоухающего куста, ощутил холодок стали, которая весьма красноречиво уперлась ему в бок.

– Зачем ты меня преследуешь? – зло спросила Миола.

Оказывается, она просто стояла за розовым великолепием и поджидала его. В ее тонкой, но сильной руке была шпага.

– Миола…

– Меня зовут Вейра. Вейра Лонс… чужестранец, – ему вдруг показалось, что в серых глазах вспыхнули и погасли алые искорки. Так бывает, если подуть в угасающий костер, огненные звезды на серой золе.

– Ты не помнишь меня? – Ланс все смотрел на нее и не мог наглядеться. Глупо, конечно, спрашивать; если бы помнила, он бы первый узнал об этом. Но все же…

– Я тебя вижу впервые в жизни, – заверила его девушка, – прости, что разочаровываю, но это так. И тебе лучше уйти.

Шеннит покачал головой. Эти тонкие, с изломом брови, пушистые ресницы, изящный, волевой нос с чуть заметной горбинкой и совершенный абрис губ. Как он вообще столько жил без всего этого?

– Я никуда не уйду. И тебя больше не оставлю одну, в беде…

Казалось, совсем безобидные слова – но Миола вдруг подобралась, как рысь перед прыжком. И снова эти странные алые искры в глазах… Игра света?

– С чего ты взял, что я в беде?

– Надо быть слепым, чтобы этого не увидеть.

Он осторожно отвел острие шпаги в сторону.

– Ты впуталась в игру, проиграть в которой значит умереть.

Все-таки он был богом, хоть и младшим, и если чтение мыслей оставалось далеко не совершенным в его исполнении, то уж собственным оущениям Ланс доверял. Да и как можно было читать мысли Миолы? Это казалось грязным, недостойным… он никогда не делал этого раньше и не собирался начинать теперь.

Ее губы дрогнули. И оружие бессильно ткнулось в мостовую.

– Даже если и так, то все равно… Ты ничего уже не сможешь сделать. В полночь меня уже не будет в Айруне.

– Я могу сопровождать тебя, – шепнул Ланс и сделал крошечный шажок. К той, по которой истосковался.

– Не понимаю, зачем я вообще с тобой разговариваю, – Миола улыбнулась, – уходи, чужестранец. Мне уже никто не поможет, и ты даже представления не имеешь, кто я такая.

– Ты – та, кого я любил более всего. Звучит, конечно, не ахти как… но для меня вполне достаточно.

Еще один маленький шаг.

Миола попятилась было, но опоздала на неизмеримо крошечный миг; Ланс обнял ее, прижал к себе, словно сокровище всех миров Сущего…

– Да ты совсем рехнулся! – ее шипение опустило его с небес на землю. Миола ловко вывернулась из его объятий, отскочила на безопасное расстояние. – Убирайся! Пока я тебя не убила!..

И тут она умолкла. По лицу скользнула тень сомнения, легкое дыхание иного прошлого в ином мире…

Ланс подошел, осторожно обнял ее за плечи.

– Ты позволишь мне следовать за тобой? – мягко спросил он, – куда ты отправишься?

– Я… сумасшедшая, наверное… – Миола посмотрела на него снизу вверх, – хорошо воспитанная девушка в темном переулке с незнакомым мужчиной… Но ты уже не причинишь мне вреда, я знаю…

– Значит, ты вспомнишь.

Она отошла в сторону, задумчиво поглядела на него.

– Я уезжаю. И не могу позволить, чтобы ты шел за мной.

Глава 7. Орден и старшие боги

…Сон богини был неспокоен. Порой она выныривала на поверхность багрового омута грез, открывала глаза – но вокруг была кромешная темнота, пропитанная запахом разложения. Тогда она пыталась подняться, и раз за разом понимала, что грудь пробита огромным гвоздем, и сама она – всего лишь бабочка, приколотая булавкой к бархатке. А позже снова наползал сон, и она плыла по огненной реке, и земля вокруг горела, и не было большего удовольствия, чем чувствовать разлитое повсюду вечное пламя.

Она спала и пребывала в твердой уверенности, что все будет так, как в ее снах.

Она слабо помнила, какие события предшествовали столь долгому сну.

Единственное, что удерживалось в памяти – это имя. Тэут-Ахи. И – ненависть к тем, кто пронзил ее грудь и лишил возможности быть самой могущественной богиней для смертных.

…А потом видения схлынули прочь. В который раз Тэут-Ахи открыла глаза, пошевелилась без всякой надежды на то, что гвоздь исчезнет из груди. И, к собственному удивлению, поняла, что ее более ничто не держит.

Всего на миг она усомнилась – а не было ли происходящее очередным сном? Но нет. Сны ее купались в пламени, а вокруг было темно и холодно.

Тэут-Ахи с трудом села, прислушиваясь, как хрустят высохшие суставы. Затем ее пальцы нащупали копье, сжали твердое и столь приятное наощупь древко.

Она попыталась вспомнить, что было до сна, но прореженная, словно решето, память оставила только ощущения от последнего визита Врага… Он был тут, затем… на него напали. Но, похоже, предпринятая попытка убить эрга оказалась безуспешной.

А ее братья? Где они, доблестные владыки пламени, которым много веков подряд поклонялись жалкие и беспомощные смертные? Тэут-Ахи заскрипела зубами. Они спали, три доблестных воина, и она могла коснуться их сновидений – но отнюдь не освободить. И спали они где-то недалеко, к восходу солнца…

Что ж, пробил час возвращения богов.

Тэут-Ахи не стала даже пытаться подняться наверх. Обретя свою истинную форму, свободная, как огонь, стекающий по склонам вулкана, она начала прокладывать себе дорогу вбок, чтобы выйти на поверхность подальше от места заточения и тем самым запутать следы. Если, конечно, ее будут искать.

…Позже, сидя на поросшем травой пригорке, она тоскливо рассматривала свою высохшую плоть и размышляла над тем, какую казнь придумать Тому-кто-предал. Впрочем, все способы умерщвления младшего эрга сводились к тому, что нужно было либо убить его в чужом, человечьем обличье, либо разнести по кусочкам в ипостаси демона огня. Иного способа не существовало; но, раздумывая, Тэут-Ахи удивилась тому, отчего их поколение не было уничтожено, а всего лишь сковано предвечным сном.

«Впрочем, у меня еще будет время поразмыслить над этим», – подумала она, – «точно так же, как и время сразиться с врагами».

Тэут-Ахи поднялась и, покрепче сжав любимое копье, зашагала туда, где ждала ее месть, к потухшему Айрун-ха, который был когда-то ее домом.

…Она шла недолго, день только единожды сменил ночь, и, добравшись до ворот, шагнула в облик демона.

– Выходи! Выходи, предатель! И сразись, если не боишься!

Тишина. Только чугунные завитки плавятся от жара ее гнева.

Тэут-Ахи пожала плечами и шагнула вперед, сквозь ажурную створку; даже само существование ворот, построенных предателем, раздражало – и она, взревев, одним взмахом пламенеющего копья разнесла их в груду оплавленного лома.

– Выходи, Тиорин Элнайр! – ярость Тэут-Ахи взметнулась к самому небу дымным огнем, слизнула неведомо как выращенное на камнях дерево…