Танит Ли - Белая змея

Стояло зимнее утро, когда работорговцы пришли в рыбачью деревню в миле от Ханассора. Темный конус утеса, содержащий в себе город, закрывал солнце, но море так и сверкало. В Закорисе никогда не бывает настоящих холодов.

Тетка, заменявшая Пандав давно умершую мать, чистила рыбу и вывешивала ее сушиться на шестах. Она была пышногрудая и с большим животом, вечно ждущая ребенка, как в старину, когда мужчины деревни считали всех своих женщин общими. Прочие женщины в поте лица работали на каменистом берегу, выгружая из сетей рыбу, которую мужчины наловили еще до восхода солнца. Над хижинами вился дымок.

Пандав, чье имя в те дни произносили как что-то вроде «Пенгду», каталась кувырком, не желая мыть горшки в бадье с водой. Тетка-мать проклинала ее, называя Ненавидимой Зардуком. Трехлетняя Пенгду, утирая слезы, поскольку теткины удары были весьма чувствительными, отчищала грязь. Она еще не знала, что уже совсем скоро, в ином мире, синяки от побоев исчезнут навсегда.

Уже век, с самой войны Равнин, Закорис был вардийским и звался Вар-Закорис. Мощь Ханассора ушла в прошлое, теперь у страны имелась новая столица — в глубине материка, с иным названием. Иногда близ деревни появлялись светлокожие люди с желтыми волосами. Они никого не радовали, но и не раздражали. Боги сказали слово, Зардук покарал свое древнее царство, а душа земли ушла в Вольный Закорис, за горы.

Увидев приближающихся всадников, тетка-мать Пенгду позвала остальных женщин. Речь всадников была похожа на вардийскую или тарабинскую, но они не принадлежали к светлой расе. Тогда, наверное, дорфарианцы, любимые вардийцами и тарабинцами.

Однако они не были и дорфарианцами.

Они пробирались среди камней. Женщины стояли, готовые драться, если понадобится. Их мужчин, отдыхающих после ночной ловли, нельзя было беспокоить.

Затем пара всадников объяснила, что им нужно. Дети. Достаточно маленькие. Разумеется, девочки — мальчиков в Ханассоре не продают. Мальчики все еще считаются там воинами и продолжателями рода. Но девочки были вполне ходовым товаром. Особенно такие, как Пенгду, чья мать умерла родами и могла передать эту нестойкость дочери.

Пенгду слышала торг над своей головой и поняла, что ее продают, как рабыню. Когда они подошли, чтобы осмотреть ее, она отчаянно отбивалась. Но никто не заступился за нее. Никто не знал, кто ее отец, и она никогда не представляла ценности для деревни.

Вскоре ее увезли в Элисаар. Она думала, что все это случилось с ней потому, что она плохая. Потому что она кувыркалась. Это ее наказание. Только на стадионе, в зале для девочек, в нее постепенно, мучительно и бесповоротно вколотили, что ее взяли за красоту и силу, теперь ее имя Пандав, и она станет танцовщицей и принцессой славы. В то время как в деревне ее участью было бы чистить горшки, разделывать рыбу и раздвигать ноги, впуская мужчину в себя или выпуская наружу новорожденного — и так до конца дней.

Сейчас Пандав стояла на верхней ступени перед сценой, размышляя обо всем этом. Неужели это воспоминание о том, как она начинала, является знамением? Не солгала ли белая женщина, заявив, что гробница не понадобится Пандав, ибо она будет жить долго? Значит ли это, что над танцовщицей висит рок, и смерть ее окажется столь неожиданной, что хоронить будет нечего?

Уничтожение в пламени или в воде было постоянным жутким страхом для Пандав. Для жителей Равнин с их верой в вечное обновление — чуждой танцовщице, как и все прочее в них — смерть тела была ничем. Может быть, потому она и была так спокойна? Но для закорианцев имело силу только правильное захоронение или принесение в жертву — обо всех жертвах боги заботятся так же, как о воинах, павших в бою. В смертном покое тень умершего, лишенная привязки к телу, потеряет форму и память. А если тело не похоронено, где найдет прибежище тень? Смерть — темная мрачная страна, и там пригодится любая помощь.

Театр почти опустел, репетиции закончились. Под алой крышей одна за другой гасли лампы, которые тушили мальчишки, влезая по колоннам, как обезьянки. Декорации разбирали на части и катили по желобкам за кулисы. Колеса под ними скрипели всю репетицию, вызывая у актеров смех и замечания, что управляющий совсем безнадежен. Рядом с Пандав осталось лишь огромное полудерево-полуколонна, оставленное на сцене до утра — выдолбленный срез высокого и крепкого древесного ствола, стянутый кольцами из позолоченной бронзы и раскрашенный. Он одиноко стоял, скрепленный шарнирами. Пьеса включала в себя хитрый трюк — явление богини любви Ясмат. Магическое дерево, вырезанное на колонне, озарялось божественной молнией, а потом появлялась сама богиня, окруженная ласкающимися к ней леопардами и птицами, и своим танцем показывала могущество плотской любви. Богиня ни разу не говорит — это было бы богохульством, она лишь воплощает собой совершенную красоту и исключительный талант. Пандав согласилась исполнить эту роль за безумную плату. Уважая ее достоинства, колонну укрепили особенно тщательно и продумали все оформление. Однако кран, поднимающий колонну, неожиданно сломался. У всех случилась очень беспокойная ночь.

И эта ночь все еще не кончилась.

На авансцене появился ведущий актер элисаарской труппы. Он быстро поднялся на верхнюю площадку к Пандав и тут же обнял ее.

— Ясмат, — простонал он ей в ухо.

— Подожди чуть-чуть, — сказала она. — Мы можем пройти в раздевалку.

— Нет. Давай сделаем это здесь. Да, прямо в колонне. Вполне удобно. Черное на черном, моя Ясмат. О, не дли мое ожидание…

Стояла пора Застис, и нервы у обоих были натянуты. Пандав позволила затолкать себя в темную полость колонны, прислонить к стене и закрыть створки…

Однако, пока они тонули, бешено сцепляясь друг с другом в тесноте и тьме, ей пришло в голову, что они занимаются любовью в могиле. Когда кончатся все дела этой ночи, ей надо будет умилостивить Ясмат за то, что ее легкомысленно назвали именем богини.

Ночь шла своим ходом — с несчастными случаями и удовольствиями, с любовью и свадьбами. С тайными посланцами, несущими вести из публичных домов и таверн, с уличными драками близ доков. С роскошным ужином во дворце наместника, где можно было увидеть и местных принцев-купцов, и пару аристократов из Ша’лиса, и колесничих, и философов…

К рассвету усталая ночь бросила все это на берегу, как ненужный хлам, и ушла на запад вместе со Звездой.

Ранним утром по улице Драгоценных Камней шла цветочница. Вокруг не было почти никого, только несколько рабов. Женщины брали воду из фонтана. В одной-двух винных лавках подметали пол. Высоко в небе кружили ястребы, голуби чистили крылья на крышах домов. Из открытых окон доносились голоса: