Джеффри Лорд - Раб Сармы

Пфира продолжала говорить, мерно покачивая скипетром.

— Чужеземец рассказывал, что судно, на котором он плыл вместе с братом, попало в шторм и было выброшено на берег. Это правда! Вы помните страшную бурю сорок дней назад? Мы тогда потеряли много кораблей.

Конечно, это было чистым совпадением, но Блейд молчаливо вознес благодарность и злому Тору, и доброму Беку; один из них вовремя устроил шторм, а второй — смягчил сердце тайрины.

— У него в самом деле был брат, — продолжала Пфира, — ибо мы получили сообщение о втором чужеземце. К несчастью, он не смог выбраться на берег, его унесло в открытое море. Там его схватили пираты, а затем высадили с корабля и оставили умирать в краю Пылающих Песков.

Блейд, пораженный, судорожно перевел дух. Когда его вели сюда, Экебус строго наказывал молчать — под страхом немедленной смерти. Однако сейчас он не мог сдержаться и воскликнул:

— Мой брат?! О, великая тайрина, ты говоришь, что Джеймс жив? Неужели это правда? — Впервые за пять с лишним недель Блейд услышал о том, что русский агент тоже оказался здесь — в Сарме или в каких-то сопредельных странах.

Пятеро жрецов с холодной ненавистью воззрились на него, злобное удовлетворение читалось на их лицах. Чужак заговорил, нарушая древний закон! Чернорясые стервятники уже вдыхали горелый запах его плоти.

Но Блейд смотрел только на тайрину. В ее темных глазах мелькнуло нечто похожее на сочувствие.

Крид поднялся и вытянул тощую руку в сторону святотатца:

— Он должен немедленно умереть, моя тайрина! Жаль, конечно… Черный Оттос получил бы большое удовольствие.

Пфира раздраженно отмахнулась от старика.

— Хватит, Крид! Формальности хороши, когда надо снять кому-нибудь голову, но сегодня я уже устала от них! Пока что Сарма под моей рукой, и мне решать, умрет он или останется жить.

Жрец побледнел, однако сдаваться не собирался:

— Но он заговорил! В присутствии Совета! В твоем присутствии, великая! Без разрешения! Ты знаешь закон — это кощунство! Никто, ни один человек не может нарушить закон, даже…

Правительница перебила его, гневно повысив голос:

— Довольно, Крид! Ты слишком много себе позволяешь! Ты намерен учить меня, тайрину Сармы, законам? Ты забыл, кто устанавливает их?

— Но, моя тайрина, я…

Однако Пфира уже не обращала внимания на жреца. Блейд, скользнув быстрым взглядом по старческому лицу, заметил блеск удовлетворения в антрацитовых глазах. Странно, но Крид выглядел как человек, добившийся своего. Был ли он доволен тем, что Пфира нарушила закон? Ее, казалось, это не беспокоило.

Тайрина поднялась и вытянула свой сверкающий камнями жезл в сторону чужестранца. Придерживая свободной рукой длинную, почти до пят, юбку, расписанную золотыми арабесками и туго обтягивающую стройные бедра, она повелела:

— Подойди ближе, странник!

Блейд с готовностью шагнул к трону, разобрав злобное шипение жрецов за спиной.

— Ты должен ползти ко мне на коленях, чужеземец!

Такой способ передвижения разведчику не нравился, но выбирать не приходилось. Смирив гордость, он встал на колени, не опуская, однако, головы и глядя прямо в лицо властительницы. Их безмолвный поединок продолжался довольно долго, и женщина первой отвела взгляд. Затем снова подняла глаза и слегка кивнула.

— Настоящий великан, — тон ее был довольным. — Но хотя ты почти вдвое больше бедняги Тарсу, я думаю, что тебе будет нелегко справиться с ним. Мы проявим справедливость… — она призадумалась на миг, — и ты, как и он, превратишься в слепца.

Ледяной холод коснулся сердца разведчика. Неужели ему выжгут глаза? Нет, непохоже… Лицо тайрины не предвещало такого исхода. Отбросив тревожные мысли, он спросил:

— Мой брат, великая тайрина! Ты сказала, что он жив?

Где он? Как до него добраться? Каким образом уничтожить? Эти вопросы стали сейчас первоочередными, опрокинув все планы Блейда. В конце концов, он прибыл сюда не услаждать местную Клеопатру, а свернуть шею агенту русских!

— Я не говорила, что он выжил, — ровный голос Пфиры прервал его мысли. — Я знаю лишь то, что пираты бросили твоего брата в Пылающих Песках. Там нет воды, а солнце печет страшнее, чем огонь в чреве Бек-Тора.

Сзади до Блейда донеслось злобное шипение жрецов. Кажется, Совет с редким единодушием желал, чтобы он разделил участь брата.

Не отрывая взгляда от Пфиры, разведчик выпрямился, голос его окреп, слова звучали уверенно и смело.

— Я должен найти своего брата Джеймса, великая тайрина. Всю жизнь мы были неразлучны, и я не могу бросить его в этом огненном пекле. Если существует хотя бы малая надежда, что он жив, я обязан идти за ним. Прошу твоей милости…

Жрецы за спиной Блейда закудахтали, словно наседки над лакомым червяком. Тайрина снисходительно улыбнулась:

— Посмотрим. Пока ты меня не убедил, но… посмотрим! Раз ты просишь моей милости, напомню, что ее надо заслужить. Но сначала исполни требование закона — мужчина, призванный на ложе тайрины Сармы, должен сразиться со своим предшественником.

Блейд, по-прежнему стоя на коленях, не отрывал взгляда от бледного лица владычицы, почти физически ощущая, как зрачки пятерки старых стервятников буравят ему спину. По большому счету он был доволен. Его не собирались подвесить нагишом в железной клетке, как в альбийском замке Крэгхед, или обкорнать снизу, как в монгских степях; ему не угрожали даже сомнительные зелья, коими попотчевала его когда-то снежная красавица Аквия. Правда, странные склонности Оттоса тревожили разведчика, слишком напоминая обычаи Меотиды, но Пфира, похоже, собиралась уложить его в свою постель, приготовив императору Тиранны иные подарки. Нет, судьба определенно благоволила ему!

Вдруг тайрина нахмурилась, подозрительно глядя на Блейда; разведчик уловил угрожающий блеск ее глаз и понял, что ей в голову пришла какая-то неприятная мысль. Привстав в кресле, она тихо, почти не разжимая губ, произнесла:

— Считаешь ли ты меня желанной, пришелец? — в голосе ее слышались одновременно и насмешка, и угроза. — Понимаешь ли ты, какую великую честь я оказываю тебе?

Блейд почувствовал, что перед ним разверзлась пропасть; один неверный шаг, и… В своем роде эта женщина была столь же жестокой, как альбийская королева Беата или Садда, принцесса монгов. Неужели она что-то заметила? Ревнует к Зене, собственной дочери?

Он усмехнулся, стараясь вложить в эту улыбку все свое обаяние.

— О, моя повелительница! Конечно, я не достоин такой чести, хотя желаю тебя больше всего на свете… возможно, больше, чем увидеть своего брата живым. Это все, что я могу сказать. — Он заглянул в непроницаемые агатовые зрачки, — Но как быть с этим Тарсу? Я не понимаю… Для воина позорно расправиться с беззащитным слепым калекой…