Виктор Точинов - Родительский день

Фонарь был небольшой, на две цилиндрических батарейки, потертый и с треснувшим стеклом, — но луч света выдал сильный и яркий. Кирилл быстро прошел вдоль грузовика, прикидывая, как бы перемахнуть в кузов и не слишком при этом испачкаться, — «зилок», честно говоря, напоминал поросенка, отыскавшего в летнюю жару шикарную, глубокую и грязную лужу.

Под задним бортом обнаружилась коротенькая, на две ступени, металлическая лесенка, но Кирилл не успел поставить на нее ногу: выхлопная труба взревела, выбросив в лицо струю вонючего дыма, — и ЗИЛ тронулся с места.

Он обрадовался — ремонт завершен успешно! — но тут же понял, что радоваться нечему. Грузовик катил и катил, все более ускоряясь… Секунду или две, когда можно было попытаться вскочить на ходу, Кирилл упустил.

Ошарашенный, он наблюдал, как ЗИЛ исчезает за поворотом: Генаха рулит, высунувшись из окна, потому что капот до сих пор поднят… Ни дать, ни взять — огнеглазое чудовище, несущееся с распахнутой пастью на ночную охоту.

Отблески фар несколько секунд мелькали сквозь деревья, затем исчезли. Чуть позже смолк звук двигателя. Кирилл остался один на темной дороге.

Всё понятно… — отрешенно подумал он. Нет, не так, сначала в голову пришли другие слова, энергичные и малоцензурные, адресованные Генахе. Но всё и в самом деле понятно… Для чего этому уроду брать фонарик из бардачка? Он и так знает свой ЗИЛ как пять пальцев, знает достаточно, чтобы симулировать поломку и спокойненько дождаться, когда пассажир сам вылезет из кабины, горя желанием чем-то помочь, как-то ускорить процесс… И никакой канистры в кузове, разумеется, не было.

Но зачем?!

Кирилл коснулся пояса — барсетка на месте, все деньги при нем. Да еще и трофей — фонарь с треснувшим стеклом. Шутка? Незамысловатая и бескорыстная деревенская шутка? Или все серьезнее? Последнее предупреждение — вали отсюда подобру-поздорову, чужих нам тут не надо? Черт побери, так они и без того бы уехали, получили бы трамблер и уехали, зачем же…

Пока он ломал голову, вновь послышался звук двигателя, свет фар замелькал сквозь деревья. ЗИЛ возвращался, капот теперь был опущен. Кирилл шагнул с обочины на проезжую часть, замахал отчаянно: всё, мол, шутка оценена по достоинству, все смеялись до упада, все надорвали животики, а теперь давай все-таки поедем к шоссе…

ЗИЛ несся, не делая попыток притормозить. Прямо на него. Слепил фарами. Все ближе и ближе.

Он не за тобой, безвольно подумал Кирилл. Он за своим фонарем. А ты останешься на дороге, как та лиса: с перебитым хребтом, с вытекшей изо рта лужицей крови…

Надо было немедленно отойти в сторону, а еще лучше — спрыгнуть в неглубокий придорожный кювет, но Кирилл застыл в странном оцепенении, словно загипнотизированный бьющим в глаза потоком света…

ЗИЛ аккуратно вильнул, объезжая его, и покатил в сторону Загривья.

Вдалеке сверкнула первая, пока беззвучная зарница.

Гроза приближалась.

Вернувшись в дом, Марина понятия не имела, чем заняться.

Уныло послонялась туда-сюда, зачем-то включила неисправный телевизор — посмотрела на туманно-белый экран, послушала громкое шипение — и выключила. Прилегла было на кушетку, но тут же встала… Вновь сделала бесцельный круг по горнице.

А потом поняла, чего именно ей хочется. И в чем она сама себе не решается признаться.

Ей хотелось поднять полированную крышку радиолы, и…

Медленно, с тягучим скрипом, Марина отворила дверцу шкафа. Столь же медленно вытянула из-под стопки рубашек рентгеновский снимок… Подумала: интересно, жив ли человек, чьи ребра изображены здесь? Догадывается ли…

Неожиданно она разозлилась и оборвала мысль, — пустую, ненужную, служащую лишь дымовой завесой для того, что делали руки, делали словно сами по себе, без воли хозяйки… Они, руки, уверенным движением подняли крышку «Ригонды». И уже надевали пластинку на штырек проигрывателя.

Нет уж! Она НЕ ХОЧЕТ снова слушать записанную на скелете мерзость! Не хочет! Это НЕ ЕЕ желание!

Марина сдернула пластинку со штырька, шагнула к шкафу — тут же передумала, быстро прошла на кухню, отыскала большие портновские ножницы… Собственно, одного разреза оказалось бы вполне достаточно, чтобы вновь не поддаться искушению, но Марина кромсала и кромсала пластинку с непонятным самой себе мстительным чувством: вот тебе, вот! Отправляйся в свой пластиночный ад, среди людей тебе не место!

Мелкие, неровно расстриженные кусочки отправились… не в ад, конечно, — в печную топку. Она даже хотела их поджечь, даже зашарила по карманам в поисках зажигалки, — но не нашла, а затем порыв угас столь же неожиданно, как и возник…

И что на нее накатило? Скорее бы возвращался Кирюшка, пока она окончательно не поехала крышей в одиночестве. Он смешной и глупый, и совершенно не приспособлен к жизни без ее опеки, всё так… Но лишь когда муж рядом, она чувствует себя спокойно и уверенно.

Она бросила взгляд за окно, бросила в иррациональной надежде: вдруг раздолбанный ЗИЛ проявил чудесную, небывалую прыть, и промчался туда-обратно со скоростью болида «Формулы-1», и приятель Толяна Форносова приехал на место встречи заранее, с большим запасом, и…

И она увидит сейчас подходящего к дому Кирилла.

Не увидела… Вернее, увидела, но нечто иное, неприятное: у «пятерки» горели не погашенные подфарники. Только этого не хватало! Разрядится аккумулятор, и что? Рыскать по ночному Загривью в поисках зарядного устройства?

Марина сбежала по скрипучим ступеням крыльца, на ходу отключив сигнализацию… Погасив подфарники, долго сидела в машине, на водительском месте. Обратно в дом не хотелось. Здесь маленький кусочек ИХ территории, ее и Кирилла, и здесь не место… Чему здесь не место, она так и не смогла сформулировать — все впечатления от людей и вещей Загривья слились в одно неприятное, но не оформившееся чувство…

Гроза приближалась, и приближалась быстро: сверкало и грохотало пока еще вдали, где-то за болотом Сычий Мох, но далекие вспышки становились все ярче, а далекие раскаты грома — все громче. Вот только этого им сегодня не хватает… Согласится ли Толян работать под проливным дождем, которого вполне стоит ожидать? Решила: согласится. Уж она сумеет сделать, чтоб согласился. Если что — растянут сверху какой-нибудь брезент… И уедут отсюда. Наконец уедут отсюда.

Затем Марина подумала, что за всеми хлопотами они так и не поужинали, Кирюшка приедет голодный, надо сообразить что-то по-быстрому… Самой Марине есть совершенно не хотелось.

Она вздохнула, подсознательно ища предлог остаться здесь еще на чуть-чуть, — и не находя. Решила, что неплохо бы вытряхнуть пепельницу, хотя окурков там было совсем немного…