Оксана Демченко - Паутина удачи

Уже рассвело, тени укоротились, выпуская солнышко из-за кромки леса. Блик на старых рельсах стал золотым и ярким. Только новые смотрелись неопрятно – рыжеватые, не прокатанные колесами, не отполированные до ледяного глянца.

Король бодро пробежался по шпалам, расставил подходящих людей вдоль рельса, примерился и проверил, кто где стоит. Он в приборах не нуждался. То ли глаз особенно хорош, то ли магическое чутье прежней жизни просыпается в нужный момент. Надо только лечь щекой на еще свободный рельс и внимательно проследить его длинную ровную – точнее, неровную – линию. Кажется, так точно и быстро это мог делать вообще он один на всем северном пути. Он же додумался цифрами обозначать меру искажения, и оттого Егор или Саша, привычные к командам, правили ломами путь рельса сразу и безошибочно.

– Саша, право два! – говорил Король.

Лом упирался под рельс и чуть смещал его. Бригадир снова смотрел, щурился, задумчиво кривил губы:

– Петр, влево на единичку, не перестарайся.

Петр, стоящий в понятном Королю месте, близком к искажению прописанной в его сознании идеальной дуги рельса, выполнял требуемое. Какие-то минуты – и Король выпрямлялся, уверенно отряхивал брюки, подмигивал Саше, давая команду к началу крепления рельса.

К полудню последняя плеть была уложена. Длинные железнодорожные молотки зазвенели, глубоко и надежно забивая костыли своими узкими жалами. На дрезине закрепили прибор и проверили расстояние между рельсами. Отсмотрели еще раз профиль пути – все отлично. Путейцы загомонили, довольные собой и своим бригадиром. Ленка, ради праздника окончания ремонта участка вставшая с утра к большому общему котлу готовить свой бесподобный борщ, ударила в обрубок рельса, собирая людей обедать. А потом «Букаш» вздохнул и загудел, отмечая отбытие. Паровоз первым опробовал новый путь, ведущий его к югу, к большой станции.

Фрол Кузьмич Сушков заселился в седьмой вагон как-то неприметно. Подсел на станции, ни с кем не перемолвившись лишним словом. По-настоящему его присутствие первым осознал Корней. Шел себе от паровоза домой – и наткнулся на запертую дверь «семерки». Постучал, удивленно хмурясь. В поезде отродясь не слыхивали и не видывали такого! Запертая дверь… А как позвать сменщика? Как принести обед или ужин? Наконец, что это за тайны завелись у начпоезда? Все перечисленные вопросы дед и изложил новому начальнику, пробившись-таки со скандалом в его вагон.

Начпоезда выслушал молча, не поднимаясь из-за стола и не предлагая сесть. Задумчиво пожевал губами, пару раз сморгнул маслянистыми темными глазками, покивал мелко и вроде бы осмысленно… и предложил изложить претензии письменно, оформить их надлежащим образом и подать помощнику. Приемные часы с полудня и до трех… Корней потрясенно смолк. Еще раз оглядел инженера с головы до носков сапог и задумался. Откуда вытащили эдакую канцелярскую крысу и как может подобное существо управлять составом? Как станет перемещаться по ремонтному участку в своих светлых ботинках, в серых брюках из достаточно дорогого сукна? Фрол Кузьмич между тем посоветовал машинисту прочесть приказ и ознакомить с ним весь контингент поезда. Приказ, само собой, тоже был у помощника. Значилось в нем, что ответственным за работы следует собраться на совещание к пяти часам вечера для полного отчета.

– Ага, – задумчиво кивнул Корней. – А паровоз кто будет вести, уважаемый? Нам ведь приказано следовать на новый участок, и наше право двигаться по магистрали действительно до семи вечера. Может, вы совещание в тендере проведете?

– Не паясничайте, – неожиданно резким и высоким голосом вскрикнул начпоезда. – Я наведу тут дисциплину-с. Вы узнаете, что мое слово выше иных приказов для каждого из вас. Прямая субординация – вот чему я вас стану учить-с.

– Ага, – вторично кивнул Корней, запоминая интересное слово. – Тогда в пять. Только я уж сразу занесу свое мнение в журнал. Стоять-то будем на путях, а к восьми на нас накатится скорый. Мне-то что, прямой приказ…

Дед развернулся и молча ушел в свой вагон. Пообедал тоже молча. Вытребовал у Сани вечное перо и лист бумаги и при общем немалом внимании нанес на листок короткую запись о происшествии. Король хохотнул и посоветовал никому о листке не рассказывать. Корней согласился и убрал бумагу в свой ящик.

– Через месячишко накоплю на донос, – спокойно предположил он. – Один раз меня услышали и во второй не обойдут вниманием. Не ужиться нам с эдакой молью, зять. Двери запирают только законченные воры, знавал я похожих. Сейчас он склад опечатает, уголь возьмется учитывать, поставщиков съестного сменит, а к осени мы будем голодными и оборванными, как последнее отребье.

По доскам пола мягко прокрался помощник Фрола Кузьмича. Поскребся в дверь, вызывая машиниста за порог, и передал новый приказ, исправленный. Строго уточнил: ошибка со временем возникла при переписывании, совещание намечено на девять вечера. Дед солидно прокашлялся, взял приказ и написал на обороте, едва не доведя усердного переписчика до обморока: «Отработав восемь часов у котла, совещаться ночами не в силах. Неурочное время и неполезное дело. Утром же следует на дрезине осмотреть участок и лишь затем тратить силы на начальственную суету, обеспечив работой ремонтную бригаду».

– Вы совершенно испортили официальную бумагу, – ужаснулся помощник.

– Наоборот, довел до ума, – резковато уточнил дед. – Иди передай. Заодно скажи, что пока тут начпоезда я. Дела не переданы, вы шибко любите дверь запирать, и некстати.

Когда шаги по коридору удалились и скрипнула дверь тамбура, Корней ссутулился, вернулся на свою лавку. Мрачно усмехнулся, глядя на Короля.

– Последнюю ночь живем спокойно, – отметил он.

– Удача – кошка полосатая и когтистая, – зевнул Король в ответ. – Перетерпим и этот изгиб ее характера. Ты не переживай заранее, дед. И не зли нашего начпоезда прежде срока, просто пиши важное в свой листок. Поводов для заметок, как я понимаю, он даст немало.

Корней согласно вздохнул и стал разбирать постель. После длинного перегона, пройденного полным ходом, он устал. Признаваться в этом не желал, полагая утомление признаком старости. Король о дедовых страданиях догадывался и потому сам вмешиваться не стал, позвал Олега, тихо пристроившегося у синей холодной вечной свечи в закутке сына.

– Займись-ка практикой, – шепнул он. – Поставь деду диагноз и назначь лечение. Я пока пройдусь.

Олег кивнул, принес свою холщовую сумку и порылся в ней, присев на край дедовой лежанки.

– Поясничные боли есть итог долгого сидения в неудобной позе, – важно начал вещать мальчик, откупорив баночку с перечной мазью. – Они бывают у всякого, даже у малых детей. У вашего Сани тоже, когда он усердствует в занятиях.