Макс Фрай - НяпиZдинг, сэнсэе

Как дурак.

С другой (третьей, восемнадцатой, ещё какой-нибудь) стороны, какая разница.

Х

Хоттабыч

Худощавый старичок шел по проспекту Гедиминаса и вдруг кааааак подпрыгнул. На метр, не меньше. А потом продолжал идти дальше, как ни в чём не бывало.

Длинная ухоженная борода прыгуна позволяет предположить, что старик Хоттабыч:

– жив и здравствует

– не утратил вкус к путешествиям и приключениям.

Это, по-моему, прекрасная новость. Очень его люблю с тех пор, как чтением сказки про старика Хоттабыча папа отвлёк меня от занимательного температурного бреда и не дал стать жертвой Одесской холеры семидесятого года. Ну потому что какой идиот станет помирать, не дослушав сказку. Которая, прорвавшись сквозь жар и бред, стала, разумеется, частью собственной жизни; мне, честно говоря, до сих пор кажется, что впервые попасть в Италию мне удалось именно тогда, с Хоттабычем и мальчиками. О чём все время хотелось честно написать во всех соответствующих анкетах. Но я умею держать себя в руках.

С тех пор я очень хорошо знаю, зачем нужна литература. И как она должна происходить с читателем.

Ч

Человек состоит из двух частей, бессмертной и смертной. Первую очень условно назовём «осознанием», вторую столь же условно «умом».

(«Условно» – потому, что тут надо сводить словари; не сомневаюсь, что каждый называет этими словами что-то своё.)

И бессмертная часть человека всегда знает о своем бессмертии и смысле. А смертная точно так же всегда знает о своей смертности (и уже поверх этого знания громоздит всякие теории, кто во что горазд).

Обе правы.

Штука в том, на кого из них следует делать ставки. За кого цепляться, кого ощущать «собой».

Ответ, по-моему, очевиден.

Поскольку изначально человек отождествляет себя именно с умом, понятно, что из этой позиции следует уходить. Это очень трудно, но не невозможно; техник много, выбор очень индивидуален, заочно ничего не присоветуешь, кроме: пробуй, пробуй. Если работает, значит годится, как бы дико ни выглядело.

Теперь – внимание! – говорим не о мыслях, а об ощущениях.

Вот если есть ощущение смысла, внутренней логики всего сущего, общего течения и свечения, это означает, что нам удалось (хотя бы иногда удается) отождествлять себя с бессмертной частью. Перенести в неё всё сознание целиком при жизни – и значит обрести бессмертие.

А состояние богооставленности во всех видах означает, что мы отождествляем себя со смертной частью (для большинства людей большую часть жизни это совершенно неизбежно, если ничего специально с этим не делать). И, следовательно, смертны и бессмысленны, всё правда.

Сделать сознательный выбор в пользу бессмертия – вовсе не означает, что оно гарантировано. Но без этого шага не будет вообще ничего.

Зато после него – бесконечный эксперимент, подлинное приключение духа.

Человек средних лет в скучном хорошем костюме, со скучным лицом и даже сложения какого-то скучного, благонамеренного, плотно-спортивного, стоит у светофора в ожидании зеленого света и читает книжку. Приглядевшись, обнаруживаю, что это сочинения Бакунина.

Неожиданно вздрогнув, скучный человек оглядывается по сторонам, видит, что автомобилей нигде нет, и бежит через дорогу на красный свет, пружинисто подпрыгивая, как мальчишка.

Чем трудней дается мне работа над текстом, тем больше обнаруживается в нём счастья бытия – потом, задним числом, когда всё уже написано. Лёгкого такого естественного счастья, совершенно на самом деле мне не свойственного в быту. Да и вообще вряд ли возможного в условиях текущей Кали-юги для кого-то кроме детей из очень любящих семей и сумасшедших, свихнувшихся в верном направлении.

Трудность, как понимаю я, и заключается собственно в добыче этого счастья из неиссякаемого, но очень глубоко запрятанного источника. Видимо из другой какой-нибудь Вселенной, где сейчас какая-нибудь другая Юга по расписанию. И приходится за ценным сырьём в какую-то хитрую шахту лазать и выносить оттуда хорошо если по ведру зараз. Обычно по фляжке.

Я – знатный добытчик, герой труда.

Чтение – это просто разновидность дружбы. Которая или складывается, или нет.

Книги, на самом деле, довольно редко чему-то учат. Зато очень часто дают подсказку, поддерживают, подставляют локоть, прикрывают спину, придают сил, помогают дожить до лучших дней. Но чтобы получить от книг всё это, надо, во-первых, найти то, что тебе подходит, и крепко за это держаться. И во-вторых, прикладывать усилия, восприятие текста – это всегда работа, хотим мы того или нет.

В дружбе всё очень похоже, на самом деле. Один в один.

Чтобы пустить в дело формулу: «да не убоюсь я зла», – вовсе не обязательно ждать, пока черти с рогатками в ад потащат. Она прекрасно работает в обычных условиях, когда «зло» – это просто что-то недостаточно комфортное для наших нежных задниц. Например, зима в северных краях, или лето в южных. (Или пьяный сосед, или экзамен на курсах вождения, или – ну сами подставьте что-нибудь.)

Выходить из дома с заклинанием наперевес, как минимум, смешно. А это значит, что мы уже победили.

Ш

Штука в том, что большинство людей подсознательно полагают, будто за всяким принуждением стоят гарантии. В первую очередь, гарантии безопасности. И потому не только соглашаются на принуждение, но и хотят его, добиваются, ищут и находят, а получив вожделенное принуждение для себя, начинают требовать (как минимум пассивно желать) его для всех.

Понятно, что заблуждение это родом из младенчества, когда в роли принуждающих выступали родители и прочие взрослые, которые одновременно отвечали за систему жизнеобеспечения и худо-бедно справлялись с этой задачей.

Непонятно, почему это простенькое заблуждение имеет власть над таким количеством взрослых, условно вменяемых людей. Оно же с полпинка вычисляется и того же полупинка разоблачается, потому что – ну какие вообще могут быть гарантии с точки зрения мыслящей монады, включающей голову хотя бы на пять минут в сутки, вы что.

…Непонятно также, почему всякому индивиду, достаточно разумному, чтобы передвигаться по улице без посторонней помощи, доносить ложку до рта и даже время от времени получать необходимые справки, не очевидно, что за принуждением может стоять только одно: интересы принуждающего, кем бы (чем бы) оно ни было. То есть, возможность сожрать принуждаемую особь максимально вкусно, комфортно и в удобный для принуждающего момент. Ну просто чтобы даже не искать и не гоняться.