Джон Толкиен - Хоббит, или Туда и обратно (пер. В. Маториной)

— Бомбур в воду свалился! Бомбур тонет! — кричал хоббит.

Это была чистая правда. Бомбур стоял на суше только одной ногой, когда олень в прыжке задел его. Он оступился, оттолкнул лодку от берега и плашмя упал в черную воду, тщетно пытаясь ухватиться за свисающие с берега скользкие корни. Лодка медленно уплыла по течению.

Когда все сбежались, из воды торчал один капюшон. К нему немедленно полетела веревка с крючком, Бомбур зацепился за нее рукой, и его вытащили; конечно, он был весь мокрый, но это еще не самое худшее. Когда его положили на берегу, он уже крепко спал, намертво зажав в кулаке мокрую веревку, и что друзья ни делали, разбудить его не смогли.

Они все еще стояли и смотрели на Бомбура, проклиная свое невезение и его неловкость и оплакивая утрату лодки, без которой нельзя вернуться поискать убитого оленя, как вдруг услыхали в лесу отдаленный лай собак и звуки рога. Все притихли и присели на землю. Им показалось, что они слышат звуки большой охоты к северу от тропы, но видно ничего не было.

Тогда они сели и просидели довольно долго, боясь шевельнуться. Рядом безмятежно спал улыбающийся Бомбур, которому их беды теперь стали безразличны. Внезапно на тропе появилось еще несколько оленей, самки с детенышами, но первый олень был почти черный, а эти — белоснежные, и казалось, что они светятся в темноте. Прежде чем раздался предупреждающий крик Торина, три гнома вскочили на ноги и выстрелили из луков. Ни одна стрела не попала в цель. Олени повернулись и скрылись в деревьях совершенно бесшумно, как и появились, а гномы напрасно продолжали выпускать им вслед стрелу за стрелой.

— Не стрелять! Хватит! — кричал Торин. Но было уже поздно: в возбуждении гномы выпустили последние стрелы, и теперь луки, которыеим дал Беорн, стали бесполезными.

В тот вечер ужин был невеселый, а в последующие дни настроение у всех стало еще хуже. Заколдованную речку Отряд преодолел, но дорога ничуть не изменилась, Лес оставался таким же, и конца ему не было видно. Если бы они больше знали об этих местах и получше подумали о том, что могла означать охота и появление белых оленей, они бы сообразили, что уже подходят к восточному краю леса и скоро увидят дневной свет между поредевшими деревьями. Но они этого не знали.

Вдобавок приходилось нести тяжелого Бомбура, которого нельзя было бросить, и они по очереди вчетвером тащили спящего толстяка, в то время как остальные несли мешки, и если бы эти мешки не становились с каждым днем все легче, пока совсем не опустели, Отряд бы ничего не донес. Улыбающийся спящий Бомбур не мог, конечно, заменить провизию.

Прошло несколько дней и наступил час, когда есть стало практически нечего, и питьевая вода в бурдюках кончилась. А в этом лесу даже ничего не росло, кроме поганок и каких-то бледных трав с неприятным запахом.

Примерно через четыре дня после переправы через заколдованную речку путники пришли в такое место, где росли буки. Сначала они обрадовались перемене, потому что подлесок здесь поредел и тень была не такой глубокой. В зеленоватом свете они кое-что различали. Но этот же свет давал им возможность увидеть, как бесконечно уходят вдаль серые стволы, словно колонны огромного сумрачного зала. Сверху, печально шурша, слетали бледные листья, напоминая, что скоро осень. Слегка веял ветер, но шелест был грустным. Ноги тонули в наползавшем на тропу ковре мертвой листвы, оставшейся лежать от многих прошедших осеней.

Бомбур все еще спал, а остальные очень устали. Иногда им слышался чей-то тревожный смех. Иногда казалось, будто вдали кто-то поет более высокими, чем у орков, голосами, и пение было красивым, но странным и жутковатым, и когда путники его слышали, им становилось не по себе.

И они ускорили шаг, собирая последние силы.

Еще через два дня тропа пошла под гору, и Отряд оказался в долине, заросшей огромными дубами.

— Неужели этот проклятый Лес никогда не кончится? — воскликнул Торин. — Надо кому-то залезть на дерево, попробовать высунуть голову поверх листвы и оглядеться. Только нужно выбрать самое высокое дерево прямо над тропой.

Разумеется, «кто-то» был Бильбо. Они его выбрали, потому что он лучше всех видел и был легким, а весь смысл заключался в том, чтобы забраться на самые тонкие верхние ветки, иначе ведь не удастся высунуть голову над листьями. Бедный господин Торбинс! Он не очень-то умел лазать по деревьям, но гномы подсадили его на нижнюю ветку огромного дуба, который рос рядом с тропой, накрывая ее ветвями, и он полез, как умел. Он продирался через спутанные сучья, ветки хлестали его по глазам; он весь вымазался о старую кору, его одежда стала грязно-зеленой; не раз, оскальзываясь, он чуть не падал, успевая в последний момент за что-нибудь уцепиться; и наконец с огромным напряжением преодолев трудный участок, где не было ни одной удобной ветки, он подобрался к верхушке. Всю дорогу он думал о том, водятся ли на этом дереве пауки и сумеет ли он спуститься вниз (не свалившись).

Вот уже его голова высунулась над верхними листьями, как над крышей, и пауков он увидел: самых обычных, мелких, которые охотились за бабочками. А от яркого света Бильбо чуть не ослеп. Он слышал, как снизу ему кричат гномы, но не мог им ответить — только моргал, крепко вцепившись в ветки.

Солнце горело ослепительно, и Бильбо долго не мог как следует открыть глаза. Когда же наконец открыл, то увидел вокруг темно-зеленое море листвы, волнующееся под ветром, а над ним — сотни бабочек. По-видимому, они были из той же породы, что и «пурпурные императоры», эти бабочки любят летать над верхушками деревьев, но здесь они были не пурпурные, а бархатно-черные, без каких бы то ни было отметин. Бильбо долго смотрел на «черных императоров» и радовался ветерку, ласкавшему его лицо и шевелившему волосы. Но крики гномов, которые уже не только кричали, а и топали от нетерпения внизу, напомнили ему, зачем он сюда влез.

Никакой пользы от его усилий не было. Сколько ни смотри во все стороны — кругом одни листья. От солнца и ветра сердце его забилось радостно, а от бесконечности зеленого моря снова ушло в пятки. Внизу не оставалось никакой надежды на еду.

На самом деле, как я вам говорил, они находились не так далеко от края. Если бы Бильбо был сообразительнее, он бы понял, что взобрался на дерево, росшее в середине широкой впадины, остальные верхушки были выше, получалось нечто вроде чаши, края которой закрывали обзор, и трудно было угадать, что там. Но Бильбо ничего этого не заметил и полез вниз, совсем отчаявшись. С дерева он спустился взмокший, исцарапанный, грязный и несчастный, а после света вдобавок ничего не видел в полумраке. От его рассказа остальные тоже приуныли.