Виктория Иванова - Радуга на земле

Точно, слабаки! — думалось ему. — На парне даже царапины не было бы!

Противники издают гневное шипение. От обрушившихся ударов заслониться одним мечом просто невозможно, так что горячая боль ранений скоро охватывает всё тело. Последнее, что смог заметить воин — летящий ему прямо в лицо с-кешер. Затухающее сознание улавливает вспышку ярости где-то на самом краю и летит в непроглядную тьму.

Эх, жаль парня — и дед его, и я…

Боже, как же мне муторно! Кто бы знал! В ожидании Савиша или хотя бы какого-нибудь знака от дедушки я раз пять «оббежал» весь дом сверху донизу. Наконец, в очередной раз замерев на шпиле и вглядываясь в тёмные улицы я понял, что если подожду ещё хотя бы эсту, то непременно сойду с ума! Схватив с-кешер и натянув на голову стальной обруч, я метнулся вниз, в найденные ходы.

Казалось, что каменный блок отъезжает с нарочитой медлительностью, испытывая мои нервы на прочность. Не дожидаясь, пока плита полностью откроет проход, я протиснулся внутрь, разорвав на боку тунику. Некогда ждать, чувствую же, что дед и воин влипли! Их же только оставь без присмотра — сразу в неприятности угодят.

Если меня спросят, с какой скоростью я миновал пещеры — не вспомню ни за что. А также то, как я в них ориентировался. Где-то внутри, перед сетчаткой глаза мигал красненький огонёк. Откуда-то я знал, что именно там находятся Мастер и Савиш. Стены просто мелькали по сторонам с такой скоростью, что воздух ураганом выл в насторожённых ушах, а сердце бешено стучало где-то в горле, упругими толчками ударяя в виски.

Наконец я оказался почти под ними. Короткий взгляд вверх позволил каким-то образом определить место выхода. Не раздумывая, прыгнул, собственным телом пробивая низкий потолок.

Мгновенно запечатлевшаяся где-то в подсознании картина сорвала последние оковы, хоть как-то ещё удерживающие меня во вменяемом состоянии. Вид залитого кровью друга и безжизненно лежащего деда заставил гнев взорваться ослепляющей вспышкой.

Гневный свист взлетел вверх, тут же уйдя в ультразвук. Лезвия с-кешера мгновенно покинули своё обычное убежище. Тело радостно рвануло вперёд, действуя в полную силу. Бросившихся мне навстречу двоих змеелюдов отбросило в стороны, ощутимо промяв каменные стены. Главной целью была семёрка людей в балахонах, замершая по краям рисунка и кто-то ещё, стоящий рядом с ними. В его запахе смешались как присущие людям, так и свойственные змеелюдам оттенки.

Да о чём я думаю?! Там же дедушку убивают!

Оружие распалось на две части, тело действовало как на тренировке, без участия разума. Рывок — и две ближайшие фигуры падают на пол, располосованные лезвиями. Поворот, летящее движение — ещё один отлетает к стене, как мешок с костями, получив в грудь мощный удар хвостом.

За это время остальные успевают только развернуться ко мне лицом. Резкий жест — и два тела в балахонах замирают у стен, пришпиленные к ним лезвиями с-кешера. Стремительное движение, взмах, и ещё двое с воем оседают на пол, пытаясь зажать пять длинных порезов на теле. М-да, когти у меня что надо! Стоявший в стороне скидывает плащ, с тихим смехом вздымая вверх руки в каких-то широких, до локтя, браслетах.

— Повинуйся мне!! — звенит его голос.

Ага, как же! Немедленно принять атакующую позицию. Короткий свист пластаемого воздуха — и ладони сжимаются на скользких от крови рукоятях с-кешера. Заклинание призыва было наложено самим Мастером, а уж он постарался сделать его просто великолепно. Сейчас я тебе «повинуюсь», мало не покажется. Тоже мне, джина себе нашёл… Янтарно-золотистые глаза «призывальщика» недоуменно распахиваются, встречаясь с моими, ярко-алыми, сощуренными.

— Ты… но ты…

Вой распарываемого лезвиями воздуха, но враг уклоняется, подставив под удар те самые браслеты. Яростная вспышка искр, лязг, скрежет, и мой противник отлетает к стене. Его глаза сужаются, из горла вылетает невнятное шипение. Я группируюсь для последнего, завершающего броска, толчок…

На пути вырастает какое-то туманное марево. На короткое мгновение тело охватывает жжение, быстро сошедшее на нет. Пелена рвётся в клочки, плиты принимают основную массу тела, а хвост и с-кешер летят вперёд, к противнику. Время словно бы замирает на месте. Я отчётливо вижу, как расширяются в ужасе золотистые глаза. Руки медленно поднимаются в попытке защититься, но, наученный предыдущим опытом, я опускаю клинки вертикально. Они минуют широкие браслеты, и время снова несётся вскачь.

— Не-е-е-ет! — взвивается под своды комнаты вопль получившего сразу два клинка в тело врага.

Гнев вспыхивает в последний раз, прокатываясь по телу жадной волной, съедая остатки сил. Ох, как же я уста-а-ал… Зачем-то снимаю с поверженного эти браслеты и защёлкиваю на собственных руках. Взгляд привычно пробегается по чешуе… по чешуе…

Я снова серебристый! Чешуя сверкает, как и положено, черные линии чётко прорисованы. А ещё по всей длине хвоста вздыбливаются коротенькие радужные гребни. Как у виденной мною когда-то змеи. Охваченный странным волнением щупаю виски. Так и есть. Два небольших, тут же прижавшихся к коже «веера». Вот это да… Если бы ещё я не был абсолютно гол!

Отодвигая удивление и радость куда-то в сторону, всё сильнее наваливается усталость. Но у меня осталось ещё одно незаконченное дело. Превозмогая сонливость, разворачиваюсь к оставленным где-то за спиной Савишу и дедушке. Мастер уже сидит на полу, глядя на меня с испугом, радостью, облегчением и… гордостью?

Я пытаюсь двинуться к воину, но бессильно опускаюсь на хвост, жалобно глядя на мага.

— Спи, малыш, — доносится до меня его шепот, — ты и так уже сделал всё, что мог…

Тело словно только и ждало этих слов. Сознание качнулось, падая вниз, веки опустились, я свернулся излюбленным клубком и провалился куда-то туда… Далеко…

…Никогда нельзя терять надежды. Иногда её проводниками выступают самые невероятные сущности. Словно взорвавшаяся изнутри каменная плита пола, разлетевшаяся по залу мелким щебнем, явно не входила в ритуал призыва. Мгновенно рассеявшееся облако пыли открыло взгляду страшную до дрожи картину.

Казалось бы, измазанный в грязи, одетый в рваньё, взъерошенный змеелюд может вызывать только веселье. Но вот застывшее, страшное, словно лик богини смерти лицо разом отбивало всякую охоту веселиться. А горящие алым сощуренные глаза заглядывали на самое дно души. Выворачивая на изнанку, подавляя волю и загоняя оную далеко-далеко…

Светлоликие, да он же разъярён до полной потери соображения! У серпентеров такое состояние называется боевой яростью, и когда кто-либо из них в него входит — остальные, даже самые лучшие воины стремятся оказаться как можно дальше. Ведь в таком состоянии змеелюды не думают. Ну что ты сможешь объяснить взбешенному зверю?