Анджей Сапковский - Божьи воины

— Не уклоняйся от темы. Но коли уж мы об этом заговорили, кто он такой, этот Шарлей?

— Не знаете? Это, вероятно, монах или порочный священник, сбежавший вроде бы из монастырской тюрьмы. Говорят также, конкретно-то говорил мне об этом некий Тассило де Тресков, что Шарлей участвовал во вроцлавском бунте 1418 года. Знаете, восемнадцатого июля, когда взбунтовавшиеся резники и сапожники убили бургомистра Фрейбергера и шестерых присяжных. Тридцать бунтарских голов тогда пали под палаческим топором на вроцлавском рынке, а тридцать осудили на изгнание. А раз Шарлей до сих пор голову на плечах носит, значит, должен был быть среди этих тридцати. Я думаю…

— Достаточно, — прервал сталеглазый. — Давай дальше. То, о чем я просил. О нападении на сборщика налогов и на сопровождавший его конвой. Конвой, в котором был Рейневан. И ты, Тибальд.

— Верно, верно. — Голиард зачерпнул ложку гороха. — Что знаю, то знаю. И расскажу, почему бы нет. Но обо всех других вещах…

— О Черных всадниках, кричавших «Adsumus» и, кажется, пользовавшихся арабским веществом, называемым гашш'иш.

— Именно. Я не видел и не знаю об этом вообще ничего. Где б я мог получить такие сведения? Откуда их взять?

— Попытайся, — голос сталеглазого опасно изменился, — поискать в той тарелке, которая стоит у тебя перед носом. Между горохом и шкварками. Найдешь — твоя польза. Сэкономишь время и усилия.

— Понимаю.

— Это очень хорошо. Все сведения, Тибальд. Все, что можно. Факты, слухи, то, о чем болтают по корчмам, на базарах, ярмарках, в монастырях, казармах и замтузах. О чем плетут попы в проповедях, верующие на процессах, советники по ратушам, а бабы у колодцев. Ясно?

— Как солнце.

— Сегодня канун святой Ядвиги, четырнадцатое октября, вторник. Через пять дней, в воскресенье, мы встретимся в Свиднице. После мессы, перед церковью Станислава и Вацлава. Увидишь меня — не подходя. Я отойду, а ты иди следом. Понял?

— Да, пан Влк… Кх-кх… Простите.

— На этот раз еще прощаю. В следующий — убью.

…Tempora cum causis Latium digesta per annumlapsaque sub terras ortaque signa canam…[108]

Ученики коллегиатской школы Святого Крестя в Ополе получили на сегодня в качестве задания «Fasti»[109] Овидия. От Млыновки доноснлись крики рыбаков и визги ругающихся прачек. Вендель Домараск, magister scholarum, убрал в тайник донесения агентов. Содержание большинства рапортов беспокоило.

Что-то надвигалось.

«Тип со стальными глазами, — подумал Вендель Домараск, — ох будут из-за него неприятности. Я понял это сразу, как только его увидел. Ясно, зачем его прислали. Это убийца. Террорист, тайный убийца. Присланный для того, чтобы кого-то прикончить. А после этого всегда начинаются облавы, развязывается дикий террор. И нельзя спокойно работать. Шпионство требует покоя, не терпит насилия и суматохи. Особенно же оно не любит людей для специальных заданий. Почему, — магистр оперся подбородком на сплетенные пальцы, — почему он спрашивал о Фогельзанге?»

— Фогельзанг. Вам о чем-нибудь говорит это название?

— Разумеется. — Домараск взял себя в руки, не позволил себе никак выразить волнение. — Естественно, говорит.

— Посему слушаю.

— Криптоним «Фогельзанг», — магистр постарался, чтобы его тон был деловым, а голос равнодушным, — придали тайной группе для специальных действий, подчиняющейся непосредственно Жижке. У группы был координатор и связной. Когда он погиб при странных обстоятельствах, контакт прервался. Фогельзанг попросту исчез. Я получил приказ группу отыскать. Предпринял действия. И поиски. Безрезультатно.

Он не опустил глаз, хотя стальные глаза кололи как иглы.

— Факты мне известны. — В голосе пришельца не было и следа возбуждения. — Меня интересует ваше личное мнение касательно этой проблемы. И выводы.

«Выводы, — подумал Домараск, — уже давным-давно сделаны. И сделал их Флютек, Богухвал Неплах, который сейчас лихорадочно разыскивает виновных. Потому что Фогельзанг, и это никакая не тайна, получил из Табора фонды. Колоссальные деньги, которые должны были послужить финансированию „специальных операций“. Деньги явно были слишком большими, а завербованные в Фогельзанг люди чрезвычайно специфичными. Эффект: исчезли деньги, исчезли люди. И скорее всего исчезли безвозвратно».

— Связной и координатор Фогельзанга, — сказал он, поторапливаемый, подгоняемый взглядом, — был, как я сказал, убит. Обстоятельства убийства были не только загадочными. Они были угрожающими, а слухи превратили их прямо-таки в кошмар. Страх перед смертью может пересилить лояльность и приверженность делу. При большой тревоге за жизнь о лояльности забывают.

— О лояльности забывают, — медленно повторил пришелец. — Вы о своей забыли бы?

— Моя непоколебима.

— Понимаю.

«Надеюсь, так оно и есть, — подумал Домараск. — Надеюсь, он понял. Потому что я знаю, какие в окружении Прокопа и Флютека ходят слухи о предательстве, о заговоре. Заговор — это хорошо. Формируется некая секретная „специальная группа“, в нее завербовывают исключительных мерзавцев, которые при первом признаке опасности дезертируют, уворовывая доверенные им деньги. А потом их хозяева начинают вынюхивать заговоры.

И высылают в Силезию убийцу».

Прачки над Млыновкой ругались и обвиняли одна другую в проституции. Рыбаки ругались. Ученики декламировали Овидия.

Adnue conanti per laudes ire tuorumdeque meo pavidos excute corde metus…[110]

«Интересно, — подумал магистр, прикрывая окно, — где сейчас этот тип?»

— Ты знаешь эту женщину? — спросил друга Парсифаль Рахенау. — И эту девушку?

— Ты же видел, что я с ней здоровался, — проворчал, немного ослабив пояс, Генрик Барут по прозвищу Скворушка, — что в ручку чмокал. Думаешь, я привык чужие бабьи руки целовать? Это моя тетка, Грозвита, должно быть, едет куда-то. А та толстощекая — ее служанка. А та, что в чепце, — ее экономка.

— А девушка?

— Теткина дочка, моя кузинка, стало быть. Тетка — жена моего дяди Генрика, который в Смарховицах сидит и которого звать Гейеманом, и не того Генрика, с Голой Горы, по прозвищу Журавль, а того третьего, младшего брата отца, которого зовут…

— Генрик, — угадал не отрывавший глаз от светловолосой девочки Парсифаль Рахенау.

— Ты его знаешь? Значит, все в порядке. Значит, он — мой дядька, тетка — его жена, а девчонка — их дочка. Ее зовут Офка. А чего ты так на нее пялишься, а?

— Я… — Мальчик покраснел. — Да нет. Я просто так…