Александр Прозоров - Паутина зла

С людьми волшебница может сделать все, что пожелает. Захочет — обратит в кровопийцу или людоеда, заставит до смерти от клинка влачить участь ночной нежити. Захочет — заморочит любого, вокруг пальца обведет, пусть даже он привяжет ко лбу странный кусок серебра, как это сделал ты. Оно тебе не поможет, ведун, это серебро, не надейся. С ним-то, пожалуй, все в порядке, с этим заморским крестом. А вот с тобой — уже нет

Но бывает, что маленькая чародейка кого-нибудь полюбит. Так случилось со Ставром. Такому она откроется, расскажет всю свою историю. И если человек не дурак, то увидит он, что нет правых и нет виноватых в моей сказке о ней. Есть обиженная девочка, чью семью убили без вины. Ставр пожалел ее и сам захотел ей служить.

И вот теперича Ставр умер… Он устал и давно просил хозяйку о достойной смерти. Но чародейка никак не могла разрешить ему уйти, хоть слышала обращенный к нему зов так же ясно, как слышал его Ставр. Дети боятся оставаться одни. Ведь из меня ныне плохая подруг, со мной даже поговорить толком нельзя, я все забываю. Ставру нельзя было умереть. Но вот пришла эта ночь, и он ответил на зов, ушел. Это значит, ведун, что чародейка нашла себе нового друга.

Сижу я, старая, гляжу на луну и думаю: как же его имя? Ты не знаешь, Олег?

Чародейка

Знаешь, бабушка, что мне не понравилось в твоей сказке? — мрачно поинтересовался Олег. — Что же, добрый человек? — поджала губы старуха.

— Что я не узнал, где находятся Глеб и его семья, которые, сдается мне, в жизни не слышали ни про Элокая, ни про его несчастную дочурку.

— Ах это! — всплеснула руками Старая Мила. — Забыла я, прости, Олег. Древняя я, все забываю, скоро забуду, как меня-то зовут. Ты знаешь, кстати, что когда человека зовут по-настоящему, один раз в жизни, то лишь тогда он и узнает свое настоящее имя?

Ведун, не скрывая зевоты, уставился на луну. Старуха, рассказывая свою неумелую сказку, нагнала на него порядочную скуку — скитаясь по миру, населенному коварной нежитью, Олег наслушался всякого. Стоит только приставить к горлу саблю, призвать к ответу за сотворенные злодеяния — как из этого горла тут же волшебным образом вылетает красивая сказка о невинно загубленной душе.

— Глеб, как и многие другие, добровольно служит чародейке уже давно, — сообщила Старая Мила, не дождавшись от ведуна ответа. — Все здесь хотели к ней на службу, наперебой… Но хозяйка выбирала лучших. Значит, и Глеб наконец удостоился чести.

— Значит, сами хотели… — усмехнулся Олег. — Славно придумано. И староста хотел?

— Ох, не знаю я ничего про ту деревню, откуда ты пришел, — сморщилась старуха. — А и что знала — забыла. Помню только главное, о том и поведала. Да понял ли ты? Нет никакого умруна-чародея — то ребенок шалит. Нет в нем зла. А что в его руках сила недетская, так ее направить надобно уметь. Ставр это понимал. Но устал Ставр столько лет не старея при волшебнице нянькой быть… И услышал свой зов. Кто теперича его заменит?

— Так я все про Глеба! — напомнил Олег и откашлялся в кулак. — Значит, сам добровольно он в лес ушел? И теперь староста его сапоги себе в сундук сложит, а потом…

— Сапоги его на тебе! — вдруг выкрикнула нахохлившаяся Старая Мила. — А раз на тебе, значит, ничто ему не мешает в деревню вернуться! И в этом ты виноват. Отчего меня не слушаешь, отчего перебиваешь?

— Да устал я от твоих сказок… — Ведун поднялся, сабля, рассекая воздух, нарисовала перед старухой восьмерку. — Пора и честь знать.

— Стой!

Старая Мила вскочила на ноги одним прыжком — порывистость движения никак не сочеталась с ее тощим, высушенным телом.

— А еще девочка-чародейка уж очень странно себя ведет, — продолжил Олег, чуть смещаясь вправо. — То ее лучший друг норовит меня убить, то летающие мечи стаей набрасываются…

— Она играет с тобой! — упрямо поджала губы старуха и как заправский боец тоже двинулась по кругу. — Маленькая она… В присмотре нуждается… Неужели ты не понимаешь, Олег? Вот Ставр понял. Очень людям помог. Разве ты не того хочешь, не добра людям? Подумай сам, сколько маленькая натерпелась, сколько бед по

милости людей изведала. За что ей их любить? Нужно, чтобы кто-нибудь ее отвлек, подсказал, направил…

— Маленькая, говоришь? А выглядит старухой!

— Дурак! Неужто меня, старую, с ней спутал?!

Олег ударил, но Старая Мила легко отскочила назад, сразу на сажень. В следующий миг старуха вытянула вперед руки, на которых тут же отросли крепкие, загнутые книзу когти, нос превратился в клюв, лохмотья за спиной вздулись перепончатыми крыльями.

— Не годишься ты в друзья моей малышке! — каркнула отвратительная тварь, и новая волна смрада окатила ведуна. — Не с тем она играла!

Старая Мила взлетела в воздух, оказалась прямо над Олегом. Отпрыгивая в сторону, он увидел птичьи лапы с еще более устрашающими когтями и — вот потеха! — змеиный хвост, свисающий из-под юбки. После долгого напряженного ожидания этот бой показался ведуну радостным избавлением. Наконец-то!

Изобразив ложный замах, Олег нырнул прямо под старуху и отсек ей добрую половину хвоста, откуда немедленно брызнуло что-то, больше всего напоминающее гной. Протяжный мерзкий крик разнесся над лесом, а когда вернулся многоголосым эхом, Старая Мила бросилась на ведуна. Теперь она атаковала всерьез, не жалея себя. Мелькали со всех сторон когти, тварь то взлетала вверх, то стелилась по земле. Скорость, с которой она парировала удары сабли, искры, разлетающиеся в темноте каждый раз, как сталь встречалась с когтями, в другое время произвели бы на Середина впечатление. Но в бою думать нельзя.

Как ни проворна была тварь, но серединская сабля разила еще быстрее. Вскоре Старая Мила истекала гноем из множества ран, лишилась половины когтей на левой лапе и части клюва, но главным своим достижением ведун посчитал поврежденное крыло. Вынужденная теперь сражаться только на земле, старуха потеряла почти всю свою подвижность, и Олег воспользовался этим, в свою очередь закружившись вокруг нее.

Он ждал, что на помощь твари придут волки, призраки, лесная нечисть, деревенские оборотни — кто угодно, но никто так и не появился. Отрубив Старой Миле обо руки, Олег завершил бой, снеся ее голову с тонкой, ломкой шеи, и печально вздохнул. Кем бы ни был умрун, взрослым или ребенком, но перед Серединым был не он. Снова не он… Вонь висела в воздухе такая, что резало глаза, и ведун с облегчением отошел, не обращая больше внимания на труп.

— Вот такое ква, — доложил он сам себе. — Кресту и в самом деле нельзя больше верить — нигде. Электрическая сила.

— Со старухой бился, а кровью облился! — Середин вздрогнул, когда увидел в десятке шагов перед собой, в тени ели, темноволосую девушку в белом платье. Ту самую, из сна! Или одну из тех самых… Она залилась хохотом, показывая множество мелких белых зубов. — Знать, владелец доброй силы — победитель Старой Милы!