Последний сон ее смертной души - К. Берд Линкольн
— Наверное, — сказала я. — Но я не могу сдерживаться на публике.
Кен подошел к моему дивану.
— Это ты себя укоряешь. Идем, Кои. Идем в номер, — его тон смягчился. — Обещаю, там будет шоколад.
Я позволила ему поднять меня и отвести к лифту, ладонь лежала на моей пояснице. Было бы просто прижаться к Кену, ощутить его дыхание на лице, сильные руки вокруг меня и изящные длинные пальцы на моей щеке. Но Кен не был таким камнем, как Марлин. Он доказал в Токио, когда выдал Совету мое полное имя и скрывал от меня свою верность. Словно он не доверял мне взрослые дела.
Мы вошли в номер, и я сбросила дурацкие сапоги, натертые пальцы ног погрузились в мягкий ковер. От вещей воняло дымом, но я так бросилась на кровать и отодвинулась от Кена. В Портлэнде он стал Кеном, которого я знала. Кеном, который пошел за мной к безумному профессору в колледж, доверил мне разобраться с Кваскви. Он не давил на меня советами, не манипулировал мной своими чувствами, лишь становился хищным кицунэ, когда мои любимые были в опасности. Как этой ночью.
Каким же он был? Старый наглый страж Совета? Или мужчина, сидевший на стуле на моей кухне и пробующий переваренные спагетти с подгоревшим соусом, чтобы меня успокоить?
Было безумно ожидать идеального рыцаря. И что с того, что он жил дольше Мафусаила? Не все восьмидесятилетние были мудрецами. Долгая жизнь не обязательно делала мудрее, просто давала больше времени облажаться. Я повернулась на спину, Кен стоял у изножья кровати, скрестив руки на груди. Миг затянулся, он медленно приподнял бровь — вопрос, вызов. Я не знала, могла ли ответить.
Может… может, вихрь истинной любви, как было в книгах и фильмах, был не для меня. Может, моим шансом на близость был этот — два сломленных человека хотели поделиться друг с другом своими осколками. Злые обвинения Марлин о моей безответственности звучали как саундтрек к картинкам — испуганное лицо Дзунуквы на площади, когда я чуть не осушила ее, свидетели-люди, Брайан, Замок ведьмы, а потом безжизненные глаза Юкико, окруженные спутанными белыми волосами, угасающими в бесконечной тундре в ее самом интимном сне.
Может, все монстры заслуживали только осколки.
— Ты слишком тихая, — сказал Кен. — Я прилягу рядом с тобой, — он сделал паузу, ожидая разрешения.
Я прикусила губу и кивнула. Кровать прогнулась, он устроил длинное мускулистое тело рядом с моим. Он согнул локти и опустил голову на сцепленные ладони.
— Так… у твоей сестры проблемы с тем, как все прошло ночью.
Я снова кивнула.
— Да, — сказал он.
Мы лежали там, дышали, и я не могла вытерпеть то, что не видела выражение его лица. Только бы там не была жалость. Еще хуже была бы отдаленность того, кто невольно забрался слишком глубоко и пытался отступить. Я повернула голову, лицо Кена оказалось слишком близко.
Глаза цвета черного шоколада расширились, белки пропали, и Кен смотрел на меня в облике хищного кицунэ.
«О», — я не могла игнорировать этот пристальный взгляд. Словно это была последняя капля воды в пустыне.
— Знай, Кои Авеовео Хераи Пирс, — сказал он, произнося мое полное имя, и звуки были теплой шерстью, ласкающей мои лицо и грудь. — То, что я хафу, мучило меня всю жизнь. Одной ногой в политике Иных, другой — в мире людей. Отказ от одного ради другого всегда заканчивался плохо. Пока я не встретил тебя в Портлэнде. Ты придумываешь, как справляться и там, и там, как мне бы и в голову не пришло. И чем ближе я к тебе, тем ближе к осознанию, кем я должен быть. Ты — мой последний шанс, моя единственная возможная мечта о будущем.
Это было слишком. Слишком много давления. У меня не было слов для ответа.
Вместо этого я повернулась к нему, прижалась губами к месту на его челюсти, где дико бился гневный тик. Он застонал, сжал мои плечи. Я прижала ладонь к его щеке, щетина цеплялась за шелк моей перчатки, нежно щекотала, вызывая мурашки на моих руках и спине.
— Ты отказалась от моего сна в Японии, — сказал тихо Кен. — Прошу, дай мне еще шанс.
Моя левая рука застряла между нами, и я прижала указательный палец к своим губам, сжала шелк зубами и стала снимать перчатку. Я продолжала палец за пальцем, вместе с перчаткой убирая возражения Кои-борца об опасности уязвимости для кожи и сердца.
Как-то во всем безумии последних недель я осмелела. Или, может, мое сердце огрубело. Когда Марлин пекла печенье, мама воровала их из печи. Ее пальцы столько раз обжигались, что она перестала ощущать кончики. Но нет, мое сердце не было грубым и бесчувственным. Я все чувствовала вплоть до поджимающихся пальцев ног.
Когда перчатка снялась, я расстегнула рубашку Кена сверху, сдвинула ткань, открывая гладкую карамель его кожи на мышцах. Я прижала голую ладонь к его теплой коже, пальцы напряглись, и я смотрела, как его глаза темнеют, становясь цвета неба над поляной в горах.
Кен пересек расстояние между нами, прижался губами к моим с нежным вопросом. Я закрыла глаза и отдалась поцелую, но он стал отодвигаться. Я потянулась к нему.
Не переживая о зубах или языке. Мы дышали друг другом, губы двигались по челюстям, ушам и чувствительным шеям. Кен задрал мое платье, его ладони пропали под тканью и сжали мои бедра, теплые, реальные. Тут и сейчас.
И мир закружился, я оказалась в знакомом сне Кена, его сущности. Я бежала по первобытному лесу среди ароматного кипариса, ощущая невинную радость и голод. Передо мной была женщина с длинными темными волосами, залитая светом луны, она сияла как маяк. Невозможно прекрасное изображение Кои Пирс из сна Кена, так он видел меня. Это было правдой. Не было иллюзии кицунэ во сне. Что-то зацепило меня под ребрами, потянуло ближе к ней. Она протянула руки в приветствии.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Глупое гудение не прекращалось. Я отвернулась и накрыла подушкой голову.
