Невыносимая невеста, или Любимая студентка ректора (СИ) - Обская Ольга

— Я доктор, — безапелляционно напомнил Тоцкий, заметив её замешательство, и с неослабевающим энтузиазмом продолжил стягивать платье всё ниже.

Хочет сказать его не нужно стесняться? А это было и не стеснение. Другое чувство. Что ощущает девушка, когда её раздевает дьявольски красивый мужчина, к которому её влечёт? Ещё и сам по пояс обнажённый.

А Тоцкому процесс молниеносного совместного избавления Леры от одежды, похоже, очень нравился. Уж он вовсю старался. Только теперь действовал уже не так спешно, зато дыхание у него участилось. Нет, не был он ни капли похож на доктора. Никакой врачебной беспристрастности. Соблазнителен, нахален и раскалён, аж искрит.

— Какую аллергическую реакцию? — с напором спросила Лера.

Уж если расставаться с платьем, то хоть знать, за что заплачена такая высокая цена.

— По-разному. Зависит от типа кожи. Крайне неприятные ощущения на несколько часов. Зуд, покраснение, раздражение, покалывание, пощипывание, а порой сильное жжение, как от укуса ос.

Какой впечатляющий букет непередаваемых ощущений угрожает Валерии. И кто же, интересно, подстроил эту пакость? Кацпер? Наверняка, он. Всё никак не уймёт обиду.

Лера позволила платью упасть на пол — оно и так держалось на честном слове. Не хотелось, чтобы негодяй Кацпер вышел победителем в этом незримом поединке. Она не даст ни грамму чернил попасть на кожу. Валерия с торжеством посмотрела на павшее к ёё ногам платье, будто это не платье, а сам поверженный неудачной попыткой отомстить Кацпер.

Но упиваться победой было не самое удачное время. Реальность была такова, что в данный момент Лера стояла посреди гостиной в особняке Тоцкого в одном нижнем белье. А самого хозяина особняка, казалось, более чем устраивало, что его гостья оказалась в неглиже. Она ощутила на себе его взгляд. Неспешный. Чувственный. Провокационный. Взгляд откровенно касался самых чувствительных мест. Тело Леры начало наливаться приятной тяжестью. Провокацию нужно было срочно прекращать, и она стала озираться в поисках, чем бы укрыться. Плед, покрывало, что-нибудь.

Тоцкий не предпринял ни малейшей попытки помочь ей найти замену платья.

— Ну вот, полдела сделано, — заявил он с хищной улыбкой. — Пациентка готова к осмотру.

Ага, сейчас. Вот только осмотра ей и не хватало. Лера метнулась к креслу, чтобы стянуть с него накидку.

— Подождите, — Тоцкий успел просчитать траекторию её движения и вклинился ровно между ней и креслом. — Надо проверить, не успело ли чернило где-нибудь просочиться на кожу. Стойте смирно, — с интонацией участкового хирурга скомандовал он.

Лера прикидывала, что ей обойдётся меньшей кровью: изобразить из себя покладистую пациентку и дать взгляду Тоцкого беспрепятственно гулять по её полуприкрытому телу в поисках чернильных пятен или вступить с ним в неравный бой за накидку — попытаться сдвинуть с места этот монументальный нахально-привлекательный обнажённый торс.

Оба варианта были одинаково опасными, но второй нравился больше. Борьба всегда приятнее, чем пассивное потакание ситуации.

Она сделала обманный трюк, чтобы дотянуться до накидки, но в результате оказалась в объятиях Тоцкого. Ох… Это было слишком остро и слишком интимно — соприкосновение их обнажённых тел. Чего в тот момент ей захотелось больше: вырваться или прижаться сильнее?

— Валерия…

Низкий хриплый шёпот у самого уха, от которого чувства обострились ещё сильнее.

Реальность начала снова предательски уплывать. Лера ощущала, что ещё мгновение — и она полностью перестанет себя контролировать. На Тоцкого вообще надежды мало — он давно себя не контролирует. Его руки уже жадно изучали её спину, а губы коснулись виска.

Какой же он нестерпимо обжигающий. Лера начала гореть. Щёки, шея, грудь. Всё тело от макушки до кончиков пальцев ног. А он и дальше обжигал горячими ладонями и губами.

— Дьер Ян, это уже через край… — пусть шёпотом, но возмутилась Лера.

Они — один на один. Ночью. В особняке. Полуобнажённые. Ошалевшие. Задыхающиеся.

— Не педагогично? — с хриплой усмешкой уточнил он. Его губы опустились ниже — на щёку, шею, плечо…

Провокатор! Ещё и иронизирует. Лера умирала от его прикосновений.

— Да нет, вы просто образец педагогичности, — съязвила она. Хотелось, чтобы голос звучал грозно, но получался только прерывистый шёпот. — Вас уволят! — пригрозила Лера, скользя ладонями по его плечам, изучая напряжённые бугры мышц.

— За что? — его пальцы нежно обводили край кружева нижнего лифа. Дразнили, намекали на что-то большее. Изуверская ласка. Аж сердце замирало. — У нас не считается преступлением, когда жених целует невесту.

Туман в голове мешал осознать услышанное, но два слова отчаянно резанули слух и отрезвили: «жених» и «невеста». Лера ни капельки не чувствовала себя невестой. Что-то не припомнит она, чтобы кто-то клялся ей в вечной любви и делал предложение.

— Наша помолвка… — хотел что-то добавить Тоцкий.

Но Леру и эта фраза царапнула. Какая «наша»? Когда он подписывал документ, речь, вообще, шла о другой девушке.

— Этот документ для меня ничего не значит, — перебила его Лера. Голосу вернулась звучность. Это уже был не шёпот. — Я не считаю, что он даёт вам хоть какое-то право на меня, — всё напряжение последних минут трансформировалось в возмущение. — Я никогда не соглашусь с ним, никогда не смирюсь с навязанным союзом, никогда не пойму, как можно заключать соглашения, не интересуясь мнением невесты. Я из другого мира, дьер Ян. У нас подобные договора — дикость…

Лера ещё много чего хотела сказать, но неожиданно сработал артефакт-шкатулка, оставленный на журнальном столике. Он громко захрипел. Невнятный шорох и гул наполнили комнату. Тоцкий и Лера одновременно рванули к артефакту. Лера задержалась лишь на секунду — стянула с кресла накидку и закуталась в неё как в халат. Они оба сели на софу напротив артефакта. Хрипы и шорохи, доносившиеся из него, сделались тише, но в то же время приобрели отчётливость, и наконец, из шкатулки полилась речь.

— Смотрю, хромаешь, старый лис? Что случилось?

Лера узнала голос Корнелии. Ведунья усмехалась. Интересно, звук был чуть искажён, как по телефону, но слова звучали чётко — всё понятно.

— Ногу подвернул, — крякнул в ответ Ольшанский.

Скрип подсказал, что он не очень-то грациозно плюхнулся в кресло. Теперь у него и с ногой что-то? Это вдобавок к «побитости» лица?

— А с глазом что?

Звук становился всё чётче и чётче. Лере казалось, что она даже слышит шелест вязальных спиц в руках Корнелии.

— Упал неудачно. Магия продолжает шалить.

Насчёт «упал» — он то же самое сказал и Злате. А вот про шалости магии что-то новое. Прозвучало странно. Сложилось впечатление, будто несчастные случаи подстраивает Ольшанскому его же магия.

— Она и будет шалить. С каждым днём всё сильнее и сильнее.

— Да знаю я, — проворчал он. — Потому и пришёл.

— Я же ясно сказала — разбавить нужно вашу хулиганскую родовую магию целебной магией Тоцких.

От услышанного глаза на лоб полезли. И как это понимать? Как можно одну магию разбавлять другой? Что имеется в виду? Не потому ли их с Тоцким так упорно сводят?

Лера вопросительно покосилась на него.

— Да. Это то, что вы подумали, — кивнул он. Вид при этом у него тоже был, мягко говоря, удивлённый.

Из шкатулки-артефакта раздался скрип. Видно, Ольшанский ёрзал на кресле.

— Мне нужен другой способ, Корнелия.

— А чем тебе этот не угодил? Только не говори, что не хочешь давить на дочь. Я не верю в сантименты.

— А если скажу?

Корнелия скрипуче рассмеялась.

— Я сделал достаточно, чтобы подтолкнуть их друг к другу. Хотелось, чтобы молодость и красота взяли своё. Но раз не вышло, я не буду неволить мою девочку. Смейся, Корнелия, смейся, но старый лис не забыл, что значит быть отцом.

У Леры кольнуло в груди. Протяжно и сильно до кома в горле.

— Другого способа нет, — выдала Корнелия непререкаемо. — Несчастий, сыплющихся на твою голову, начнёт становиться меньше, только когда дело пойдёт к свадьбе.