Теодор и Бланш - Митюгина Ольга

— Ну, поцелуй же меня… — она хотела сказать это так, словно поддразнивала, но получилось как-то смущенно и просительно. Не выдержав, девушка потупилась.

Никогда еще Тед не чувствовал себя настолько растерянным и неловким, как сейчас, неуклюже переминаясь с ноги на ногу перед любимой девушкой. Он казался неопытным мальчишкой, а вовсе не сердцеедом, на счету которого было немало любовных побед.

— Теодор…

Юноша решительно отбросил все колебания. Он обнял Бланш — ее гибкое тело, плотно прильнувшее к нему, губы нашли ее губы — и теплая волна счастья, как оглушительный морской прилив, захлестнула их обоих, закружила — и унесла в океан блаженства и страсти. Все страхи, все сомнения, вся робость — все рассеялось, как дым. Объятья Теодора становились все властнее, увереннее, поцелуи — неистовей. Щеки Бланш пылали от возбуждения, от ощущения его крепких рук на ее теле: одной на спине, второй на затылке — и его сильных пальцев, запутавшихся в ее волосах… Эти руки удерживали ее так близко-близко, что девушка чувствовала все его тело даже через одежду — и знала, что он так же чувствует ее.

Кровь гулко стучала в висках, перед глазами то темнело, то начинали сиять миллиарды лучистых звезд, ноги подкашивались. Всем существом ее овладевал неистовый жар — и она отвечала на поцелуи с удвоенным пылом — так, как мечтала весь этот нескончаемый год. А когда юноша начал целовать ей шею и плечи, приспустив платье — тогда Бланш, крепче обхватив любимого, сама мягко утянула его вниз, на землю — а Теодору больше не требовалось никаких пояснений…

Как вихрь, как сон, как сказочная мечта — для обоих это вечное чудо любви было открытием. Не стало ни Теодора, ни Бланш — просто соединились две половинки едино мыслящего, едино чувствующего, цельного организма, разорвать единение которых значило принести смерть… В эти мгновения накрепко, как в горниле, сплавились в одно целое их души.

А после, лежа в объятьях друг друга на плаще Бланш и укрытые запасным, из ее вещей, они слушали гул костра, тишину леса, чуткое фырканье лошади… Смотрели на звезды и на искры огня… Пока не уснули.

Девушка проснулась первой, когда Тед еще спал. Над землей плыл тяжелый осенний туман, костер почти потух. Она встала. Ежась, залезла в отсыревшее платье и подбросила веток в огонь. Пламя, словно нехотя, вновь начало разгораться, зато повалил удушливый дым. Бланш закашлялась и поспешно юркнула обратно под плащ к Теодору. Тут было много уютнее, можно было прижаться к его теплому телу, наматывать на пальцы его локоны… И любоваться.

Ах, как он красив! Его мягкие, такого сказочного цвета, пряди…

Бланш, задумчиво улыбаясь, перебирала их.

Как стремительно, само собой, все получилось… Да, не видать ей теперь белого единорога! Ну ничего, обойдется фигуркой на рукояти кинжала. У нее есть Теодор! Сколько женщин у него было?.. А достался он ей!

«Правда?.. — вдруг некстати раздался в ее голове голос здравого смысла. — А сколько его любовниц задавали себе тот же вопрос и давали тот же ответ? И вылетали с грохотом из его жизни! Тед получал, что хотел, и…

Но нет, у нас все иначе!

А кто знает? Может, он действительно думал, что любит меня, а теперь осознает, что ошибался. Наверное… Только ему будет стыдно сказать мне. Значит, я должна сама его от себя избавить. Встать и уйти!

А если я все просто выдумала?.. Нет, я не смогу уйти вот так… снова сбежать, как воровка! Я останусь и поговорю с ним».

Когда Теодор проснулся, Бланш, уже полностью одетая, сидела рядом и глядела на него. Лицо ее было серьезным, суровым и очень решительным.

Не успел молодой человек открыть глаза и улыбнуться ей, как Бланчефлер сухо и деловито отрезала:

— Полагаю, я должна уйти, милорд.

Сердце у милорда захолонуло.

— С «добрым» утром… — пробормотал он.

Щеки Бланш вспыхнули.

— Я не намерена шутить!

Он мрачно усмехнулся, протягивая руку за одеждой.

— Да уж какие тут шутки…

Она заметила, что руки его дрожат.

Вдруг Теодор резко поднял голову и посмотрел ей в глаза. В его — стояли слезы, которым он каким-то немыслимым усилием воли не давал покатиться по щекам. А еще там был океан растерянности.

— Я не понимаю! — заговорил он. — Почему, Бланш?.. Ну почему? Я что-то сделал не так? О, Бланш, скажи, что именно, а не исчезай… так сразу… После всего… После целого года ожидания… после твоих слов любви… Неужели для тебя это все ничего не значило? Этой ночью я был счастлив как никогда. И теперь, если ты уйдешь…

— Не договаривай! — вскрикнула девушка, приникнув к его груди. — Прости меня. Прости. Все это глупость, последнее сомнение! Я люблю тебя. Я сегодня отдалась тебе полностью, без остатка, не только телом, но и душой. Я знаю, что ты хотел сказать: если один из нас уйдет, второму даже не нужно будет накладывать на себя руки. Он просто угаснет. Как догоревшая свеча… Если бы я ушла, со мной так бы и было.

— Бланш, ты так сведешь меня в могилу, — вымученно улыбнулся Теодор, прижимая к себе любимую. — До этой ночи жить без тебя было очень тяжело. Очень тяжело — но возможно! Надеясь, что однажды ты вернешься ко мне… Когда я вновь увидел тебя, вновь смог прикоснуться к тебе…

— Я знаю. Подобное не передать словами, Тед.

— Когда ты сказала, что любишь меня… Словно сон. Так хорошо, что нереально. Такое бывает лишь в грезах. И мне захотелось видеть этот сон вечно… Я и сейчас не до конца верю, что все — наяву…

— Наяву, Тед.

— А после этой ночи… когда мы были наконец вместе… когда я ощутил всю тебя и был в тебе… мне кажется, в тебе осталась большая часть моей души. Такого не было никогда! После… после тех моих подружек, даже если прежде я и испытывал какое-то восхищение, на котором и держалось мое желание… после у меня оставалось чувство какой-то тупой опустошенности, гадливости. Глядя на них, я испытывал отвращение до тошноты! Может быть, где-то в самых далеких, потаенных уголках души я презирал себя за то, что спал с ними! Прости меня, что я говорю это тебе, Бланш, но мне кажется, теперь между нами не должно оставаться запретных тем. Обманывать любимого человека — то же, что обманывать себя. Я ощущаю тебя, как свою часть…

— А я и не обижаюсь, дорогой. Говори. Ты прав, у нас не должно быть тайн друг от друга.

— И невольно презрение к себе переносилось на них. Словно жуткий замкнутый круг, в котором я бесконечно бродил целых два года! Девчонок было много, Бланш. И много дуэлей… Много грязи! Подлость — она всегда притягивает к себе кровь. Сама понимаешь: братья и отцы тех девочек не были склонны терпеть мои выходки, и многих вовсе не останавливало то, что я — их сеньор. Но, ко всему прочему, я еще и лучший фехтовальщик королевства, — Тед криво улыбнулся. — Сама видишь, к чему я катился.

— А потом появилась Марш.

— Да.

— Пожалуй, я рада, что она появилась!

— Знаешь, теперь я тоже рад… Бланш, благодаря вам обеим я научился любить! — севшим голосом сказал герцог. — И понял цену любви. Эта ночь окончательно открыла мне глаза! Я понял, какое блаженство быть с любимым человеком, насколько хочется повторять и длить эту близость еще и еще… и насколько грязными были те мои поступки. Когда ты сказала, что уйдешь… Будто небо раскололось над моей головой. И только сейчас я понял, что ведь это… зеркальное отражение тех бесчисленных рассветов в моей спальне, когда я заявлял, что все кончено. Только сейчас я понимаю, насколько был жесток!.. Они ведь любили меня, как я люблю тебя, Бланш… И сейчас меня мучает совесть…

Тогда я запрещал им называть меня по имени, требовал обращаться лишь по титулу, возводя как бы незримую стену… А этим утром… ты сама сказала «милорд»!.. Мне стало жутко… Я… Я не смогу жить без тебя, Бланш. И я хочу всегда оставаться для тебя просто Теодором!

— Ты всегда будешь для меня моим любимым Тедом! — ответила девушка, с блестящими от слез глазами обнимая его. — И ты воистину дорого заплатил за свои поступки, чтобы теперь чувствовать себя виноватым. Дважды за одно и то же не наказывают!