Анатолий Нейтак - Камень и Ветра 3. Кости сновидений

– Вижу, – неохотно согласился фер Уллахис.

– Наконец-то ты стал похож на самого себя! Никогда не забывай об этой тайной сущности, иначе снова неизбежно будешь обманут. Ну, чего ждёте? Тащите её вниз!

И я позволила "потащить меня вниз". Хотя после всего сказанного мной владел такой мстительный кураж, что я смогла бы порвать оковы, словно гнилые тряпки.

Ну, держись, охотник на ведьм! Держись! Ты ещё не знаешь, с кем связался! Если тебе кажется, что я могу лишь "изрыгать ложь и возмутительные намёки", да и то лишь до поры, пока мне не вставят по твоему распоряжению кляп, я очень болезненно тебя разочарую. Очень!

Не ради меня самой, но ради всех беспомощных женщин, которых ты засудил и казнил (а их, увы, было немало) – берегись!

По роду деятельности я неплохо разбираюсь в пытках. Правда, воспринимаю их под довольно специфическим углом. Для некроманта причинение контролируемой боли, в том числе самому себе – источник магической энергии, а вовсе не средство добиться признания подсудимого. И то сказать, какие признания я могла бы получить от воробьёв, крыс или кошек? "Мяу"? А от червей и пиявок, также используемых в некоторых ритуалах? У них даже лёгких нет, не то что горла и голосовых связок! В общем, когда меня растянули на специальной поворачиваемой раме и сорвали с глаз повязку, чтобы устрашить видом орудий пытки, я лишь поморщилась.

Однако фер Трискель истолковал мою гримасу удобным для себя образом.

– Что, начинаешь трястись? Дрожи, ведьма, дрожи! Скоро мы тебя согреем, ха-ха!

Ага, мысленно добавила я. Примерно так же, как остудили в своей душегубке с мокрицами.

Не буду подробно описывать процедуру дознания. Видимости ради фер Трискель всё-таки удержался в рамках формальных правил, хотя и сильно сократил промежутки между этапами. Так, по канону "О свидетельствах судебных, в том числе добытых принуждением", в просторечии называемому "Пыточным", любого подозреваемого следует сначала допросить без применения угрозы пыткой. Потом – уже на следующем допросе – со словесной угрозой, но без демонстрации палаческих приспособлений. На следующем допросе и только в том случае, если подозреваемый запирается либо явно лжёт, можно продемонстрировать инструментарий, сопровождая это подробным рассказом о том, как всё это действует и какие последствия имеет применение каждого из демонстрируемых предметов. Потом подозреваемый отправляется в камеру, обдумывать своё поведение. И лишь в том случае, если даже после всего перечисленного помянутый подозреваемый продолжает упорствовать, "закоснев во лжи либо молчании своём", его можно подвергнуть пытке. Лёгкой, разумеется, не увечащей. Авторы "Пыточного" канона вообще не рекомендуют активно применять тяжкие пытки, ибо "ведёт сие более к помрачению разума как пытуемых, так и пытающих, ко многим злоупотреблениям и дурным последствиям, чем нежели к отысканию истины".

Фер Трискель, минуя формальности, приказал начать с "алой решётки". Иначе говоря, с бичевания, оставляющего на спине допрашиваемого характерный узор. А я с опозданием поняла кое-что об этом человеке, отнюдь не обрадовавшее меня.

Он оказался моим собратом по силе. Тёмным магом, черпающим силу в чужой боли. Причём сам плохо понимал, отчего ему так приятен вид кричащих жертв "правосудия". Если бы он в полной мере осознавал, чем занимается во время своих дознаний, почему пойманные им "ведьмы" обладают такой потрясающей нечувствительностью к боли (толкуемой, конечно, как проявление их нечеловеческой сущности), он мог бы сойти с ума или перерезать себе глотку. Ведь он был именно тем, за что карал других: магом, жиреющим на чужих страданиях!

Человеческий разум – орудие более чем странное. Он может даровать своему хозяину просто потрясающую слепоту, равную, если не превосходящую, возможную благодаря ему же проницательность…

Проклятье!

Однако моё мысленное обещание разочаровать мучителя начало сбываться раньше, чем я думала. Потому что, стоило бичу в первый раз коснуться моего тела, как я преобразовала свою боль в магию. И настолько быстро, что собственно боли почти не ощутила. А так как я, в отличие от фера Трискеля, вполне понимала, что делаю, и обладала несравненно большим опытом, ему доставались лишь жалкие брызги потока силы. Разочарование, вскоре проступившее на его морде, было просто неописуемо. А когда я улыбнулась и подмигнула ему, фер Трискель и вовсе пошёл какими-то нездоровыми пятнами.

– Хватит! – возопил он. – Ведьма явно не боится бича. Огня! Огня!

Когда раскалённый металл коснулся моей кожи, я поняла, что долго не выдержу. Ситуация с домом пекаря повторилась: я снова поглощала больше силы, чем это было возможно. Магия просто взорвёт мой разум, если…

Ну да. Если не потратить её на что-нибудь.

– Фер Уллахис, – сказала я вежливо, слегка морщась от запаха палёной кожи. – Вы всё ещё настаиваете на исполнении моего обещания вам?

– Ка… – воитель Света сглотнул. Ему явно было не по себе. – Какого обещания?

– Не предпринимать магических действий.

Фер Уллахис потупился.

– В таком случае, – сказала я негромко, – раз вы не соблюдаете уложения закона, я также не стану придерживаться установленных правил. Пеняйте на себя.

Рыцарь смолчал. А фер Трискель взревел:

– Огня! Ещё огня!

Магия взбурлила, как тёмная река, и обрушилась водопадом в тихую заводь сознания. В самый последний момент, уже открывая шлюзы силы, я выбрала конечную цель, слегка испугавшую даже меня саму. Но выбирать заново не было времени, да и трансформа, раз запущенная, должна была пройти до конца. Я сознательно выбрала этот путь, потому что боль пытки была недостаточно сильна для задуманного.

Затрещали кости. Мышцы скручивались, а потом рвались, словно гнилые нити. Горлом хлынули кровь – и крик. Боль, отгоняемая волей и до поры впитываемая душой, вернулась, обрушившись на меня, как девятый вал. Никто на моём месте не сдержал бы ужаса перед совершаемым, но и ужас я обратила себе на пользу, используя его как катализатор и дополнительный источник энергии. Окружающие впали в ступор, затянутые в мои сети. Подобно собирающей влагу губке, я пила их страхи. Никто не сбежал, никто даже не смог сдвинуться с места.

Хотя, думается мне, не было среди них такого, кто не хотел бы в тот момент оказаться как можно дальше. Кто не мечтал бы закрыть глаза. Оглохнуть. Лишиться чувств.

Не получалось. Стократно усиленная магией, моя воля держала их в железном кулаке.

А потом я стряхнула обломки сломанной рамы и повернулась, вживаясь в новый, но уже неплохо знакомый облик. Двигалась я осторожно, стараясь никого не задеть, ибо теперь самое лёгкое моё движение сулило причинить хрупким телам смертных тяжкие увечья.