Светлана Фортунская - Повесть о Ратиборе, или Зачарованная княжна-2

— Это потом! — сказал нетерпеливый Жаб. — Ты покажи, чем твоя салфетка кормит, а главное, поит!

Ратибор пожал плечами, сдвинул посуду с угла стола в центр — место освободил, взмахнул салфетом (клаптик ткани размером тридцать на тридцать сантиметров) и сказал:

— Раз!

На салфетке появилась пластиковая (!) тарелочка и пластиковый же стаканчик. На тарелочке лежала круглая булочка, разрезанная вдоль, а внутри виднелись лист зеленого салата, котлета и ломтик сыра. В стаканчике плескалась коричневая жидкость.

Крыс радостно захихикал:

— Это же гамбургер!

— Чизбургер, — поправил я. — Видишь, сыр внутри. А в стаканчике, небось, кока-кола. Или кофе растворимый.

Лёня понюхала стаканчик, отпила.

— Кофе. Слишком слабый и слишком сладкий. И холодный к тому же.

— Салфетка Макдоналдс! — заржал Жаб. — Спорим, на счет два выйдет пицца! С кока-колой!

Ратибор, конечно, не знал таких слов, и потому недоуменно посмотрел на Жаба, пожал плечами и сказал:

— Лепешка какая-то, а внутри всякого разного напихано, и сыра, и грибов…

— Ясно, — сказал я. — Дальше можешь на показывать. А дай-ка я твою салфеточку поближе посмотрю…

Чизбургер мы отдали Петуху — он у нас всеядный. Все остальные предпочитали Домовушкину стряпню кушаньям из Макдоналдса.

Кофе Лёня не допила, отставила в сторонку.

Салфетка была из какой-то синтетики, с вышитым в центре знаком фирмы Макдоналдс, с неаккуратно подрубленным краем. С одной стороны к краю были пришиты две тряпочки — лейблы. Один лейбл сообщал, что данный продукт сделан в Китае («made in China»), а на другом картинки сообщали, что стирать изделие нельзя, и написано было, что рекомендована сухая чистка («clean dry only»).

— Все ясно, — мурлыкнул я. — Дешевый китайский ширпотреб. Еда для быстрого перекуса. Фаст, одним словом, фуд.

Глава двадцать вторая, в которой мы знакомимся с Аленой Чужаниновной

Общение с девушками доставляет удовольствие лишь в тех случаях, когда достигается через преодоление препятствий.

Пусть не обижается на меня всемирно известная фирма Макдоналдс — она делает полезное и доброе дело: кормит миллионы людей всего мира пищей недорогой и легко насыщающей и — главное! — делает это быстро.

Когда я учился в институте, я тоже забегал перекусить между парами в одно заведение знаменитой фирмы. Там еще девушка одна работала — ну очень хорошенькая!..

Да, красота, по выражению одной героини Фаины Раневской — сила страшная.

В чем мы очень скоро убедились.

Пока я растолковывал Ратибору, что такое фаст-фуд, и что такое «маде ин Чина», и на каком это языке, а Ворон удивлялся, потому что никогда не слышал о магических предметах широкого потребления, да еще китайского производства, Домовушка достал яблочки.

Ратибор выбрал самое румяное и круглое, поставил блюдечко на стол и закрутил на нем, на этом блюдечке, это самое румяное яблочко. Знаете, как волчок запускают.

— А разве ты не будешь говорить «катись, мое яблочко, да по золотому блюдечку, покажи нам…»? — с подозрением поинтересовался Крыс. — Как же оно будет знать, что показывать?

— Ну, слова я сказать могу, да только они больше для протоколу, чем для дела. Пыль, значит, в глаза пустить, — пояснил Ратибор шепотом. — А блюдечко все равно показывает, что захочет…

— Самонастраивающийся аппарат, — хмыкнул Ворон. — Широкоформатный, судя по габаритам. И что же этот аппарат захочет нам показать?

— Сейчас увидим, — с этими словами Ратибор остановил яблочко, приподнял его за хвостик, и мы увидели…

Увидели мы комнату в нашей собственной квартире, и Ладу, свернувшуюся уютно под одеялом, и остекленевших претендентов, которые несли вокруг ложа Лады свой караул, бессонный и неподвижный. Изображение как-то подрагивало, и видели мы Ладу словно в дыму — неясно и расплывчато.

— Ой, — всполошился Домовушка, — никак пожар? — но, сбегав быстренько в большую комнату, успокоился сам и нас успокоил: — Спит Ладушка, княжна наша светлая, аки младенчик, сном невинным… Ой, а где ж младенчик наш и Алёнушка?

— Опомнился! — произнес презрительно Крыс, слизывая с усов остатки сметаны. — Она давно еще — вот когда вы салфетку разглядывали — ушла к своему чаду. Плакать. И биться. Как орлица над орленком. В истерику впала. Гы-гы.

Домовушка, вновь встревоженный, сбегал еще и в Бабушкину комнату.

Вернулся успокоенный:

— И все-то тебе, Крысик, наговоры наговаривать! Ничего она ни в какую тереку не упала, и ни из какой тереки не выпала, и не бьется она, тихонько себе плачет, и не над младенчиком вовсе, а над супругом своим, извращенным. То бишь превращенным. Однако надо бы тебе, Коток, поднапрячься, поразмыслить, да и придать ему, бедняжечке, вид потребный. Вот ежели б козлика — так я б пуху начесал бы, вам носочков тепленьких пуховых навязал бы… А Ладушке — полушалок…И Аленушке связал бы, когда б она обратно в молодицу превратилась…

Но Ратибор уже закрутил яблочко по новой, и мы сгрудились за его спиной, некоторые даже затаив дыхание (я, например). А товарищ капитан Паук повис на длинной нити прямо над блюдечком, чтобы смотреть сверху.

Блюдечко стало малиновым.

Ратибор постучал по краешку, чуть-чуть подвигал блюдечко по столу, малиновое уже занимало не весь экран, потом отодвинулось дальше — и стало ясно, что это чей-то объемистый, широкий, облаченный в малиновую юбку… Ну, скажем так — та часть тела, которая располагается сзади, между поясницей и ногами.

— Это мамушка моя, в дорогу меня собирает, в сундуке сапоги ищет… Вот, нашла, — комментировал Ратибор. На изображении была видна почему-то только нижняя половина — мамушкина юбка и ноги Ратибора, которые он обувал в сапоги, притопывал ими, показывая, что не жмут.

— Ракурс! — заорал Жаб, — сапожник!

— М-да, хотелось бы и головы видеть, — мурлыкнул я.

— А не только зады! — уточнил грубый Жаб.

Ратибор приподнял блюдечко, осторожно постукал по донышку.

Теперь стали видны только верхние половины — Ратибор, сосредоточенный, нахмурившийся, со стиснутыми зубами — сразу видно, что человек решился совершить подвиг. И дородная, пышная мамушка в малиновом сарафане, заливающаяся слезами — женщина, провожающая мужчину, решившего совершить подвиг. Прямо сцена из героической трагедии, акт первый!

— Очен-но симпатишная твоя мамушка, — сказал деликатно Домовушка. — И видно, что любит — вон как ревмя ревет!

— Ой, любит! — сказал Ратибор. — Она ж мне и кормилица — матинке за государевыми делами все недосуг было… Мамушка моя, Поликарпия Кондратьевна…