Павел Блинников - Инквизиция

— А вы смелый человек если решили показать себя публике в таком свете. — сказала Жанна и сама удивилась что сказала это. Уже почти месяц она не заговаривала с лицами мужского пола первой.

— Смелость тут не при чем. — сказал Люк, но даже не посмотрел на девушку. Его голубые глаза были прикованы к самому себе. — Наше тело ошибочно отрывают от души, и мы прикрываемся миллионом комплексов, чтобы это подчеркнуть. Но задумайтесь, а не гордыня ли это? Помните какой был первый признак, за который Еву и Адама изгнали из рая? Они стали носить одежду. Прикрыли срамные места. Можно трактовать это как то, что они узнали понятие греха, но можно и иначе. Не хотели ли они таким образом подчеркнуть свой разум. То, что они умнее животных и природы. То, что способность мыслить ставит их гораздо выше, чем остальных тварей. То, что они больше мозг, чем тело. И до сих пор мы стараемся разделить свое тело и свой разум. Посмотрите по сторонам. Вы видите людей закованных во фраки, так что видны остаются только кисти рук и головы. Этим мы подчеркиваем, что тело ничто, а разум все. И быть может, наши тела обиделись на нас и поэтому мы выглядим голыми настолько пошло. Гордыня заставляет нас превозносить мозг, но он точно такой же орган, как и все остальное. Но если взглянуть на нас в совокупности, можно увидеть главное.

— И что же главное? — Жанна была заворожена его приятным голосом. Только теперь он посмотрел на нее, и два ледника в его глазах уперлись в ее лицо.

— Посмотрите на название картины.

Жанна посмотрел и прочла: "Суть".

— Мы есть неразрывны с нашим телом. — продолжил он. — Мы одно и то же. Целое. Вы никогда не думали, что триединство в христианстве может быть всего лишь тонким намеком на то, что мы сами едины в нашей тройственности. Отец сын и святой дух. Тело, разум и душа. И объединенные вместе — человек.

Они еще много говорили тем вечером, а потом он отвез ее домой. Но никаких фривольностей он себе не позволил. И даже поцеловал ее на прощание не в щеку, как принято у французов, а галантно коснулся холодными губами ее руки. Они встретились через пару дней, и опять просто говорили. Он совершенно не пил спиртного, и этим приятно отличался от Луи. В одежде он предпочитал черные цвета, которые оттеняли его бледное тело. На третьем свидании он привел ее в свою мастерскую, и она увидела не меньше пятидесяти картин в его коллекции. Некоторые были его, но большинство достаточно старые. Хотя тема была одна и та же. Люку нравились мрачные картины с небольшим философским смыслом. Спустя еще неделю он предложил нарисовать ее обнаженной. Она согласилась. И опять их встречи не имели ничего предосудительного. Она просто сидела на том же кресле что и женщина из картины, с которой Жанна начала знакомство с его творчеством, а он рисовал ее. Жанна страшно возбуждалась и вскоре заявила, что это нечестно. Ведь он видит ее голой, а она его нет. Тогда он тоже стал рисовать ее раздетым. Это было потрясающая по своей абсурдности ситуация. Вот два очень красивых молодых человека приходят в мастерскую. Она раздевается, он помогает ей расстегнуть застежки со спины. Она поворачивается и смотрит на то, как раздевается он. И вот они стоят друг напротив друга. Оба молодые, оба обнаженные, и если бы их кто-то видел, то наверняка сказал бы что они сейчас пойдут в постель. Но вместо этого один идет к холсту, а другая садится в кресло, замирает, но дышит очень часто.

Так прошли еще две недели, и только когда портрет был закончен Люк взял ее. Это произошло в мастерской, и было самым прекрасным моментом в ее жизни. В данном случае ожидание было менее приятно, чем награда.

Глава 3

Люк вышел из черного Феррари и пошел в свою мастерскую. Настроение его было прекрасным и желтый круг на небе не доставлял никаких неприятностей. После столь плотного завтрака солнце не могло повредить его силе. Он поднялся на третий этаж своего дома и вошел в квартиру. В действительности этот дом принадлежал ему полностью, но первые два этажа занимали молодые и старые, которые были недостаточно сильны, чтобы гулять днем. А ему нравилось, что даже проникающий через стеклянный потолок свет не может ему помешать. Его силы были огромны, Жанна оказалась очень сильна и ее суть очень вкусна. Войдя, он сразу понял, что не один. Он прошел в комнату, где стояли его холсты. Посреди комнаты стояла та самая женщина, которая была изображена на картине "Смерть всегда подходит сзади". Она расставила возле стен три десятка картин и рассматривала их. Самой старой было сто пятьдесят лет. И именно тогда Люк стал вампиром. Картины изображали молодых красивых девушек. Все они были обнажены, и во взгляде каждой можно было прочесть похоть. Самые лучшие картины были примерно пятидесятых годов двадцатого века. Именно тогда Люк достиг вершин изобразительного искусства. Каждая черточка голых девушек была выделена, каждая складочка одежд выверена до миллиметра. Казалось, был виден даже каждый волосок. Никогда фотографии не добиться подобного. Только художник, и только такой как Люк, мог передать не просто образ, а саму суть, о которой он рассказывал своей очередной жертве.

— Я не понимаю. — сказала Анабель.

Анабель была его сестрой. И не просто сестрой, а первой девушкой, которую он обратил. Анабель сегодня была не настолько красива как могла бы. На лице были морщины, в волосах проглядывала седина. Она давно не ела, и ей приходилось спать, чтобы не умереть. Но сегодня она зачем-то поднялась из гроба.

— Чего? — спросил Люк.

— Зачем ты их рисуешь? Ведь это глупо. И разве ты не можешь нарисовать их по памяти?

— Конечно могу.

— Но тогда зачем? Пока ты рисуешь и развлекаешься, нам приходится голодать.

— Я притащил вам троих.

— Бродяг? Фу. Их суть была противной. И к тому же всего трое. Нас ведь там двадцать и сильные забирают большую часть.

— Как только пройдет моя выставка у нас будет достаточно денег, чтобы уехать и вы наедитесь всласть.

Анабель приложила ладонь к подбородку, как это любил делать он.

— Ты не ответил на мой вопрос. — сказала она рассматривая изображение Жанны.

— Ты помнишь отца? — Люк подошел к креслу, на котором сидели как минимум сорок его жертв. Анабель размышляла, издевается ли он над ней или нет. Их отец был ее первой жертвой.

— На вкус?

— Нет. До того как ты его выпила.

— Смутно.

— А ты помнишь наш дом?

— Да.

— Его спальню?

— Да.

— Детскую?

— Да.

— Галерею?

— Д-да.

Он знал, что причиняет ей боль. Именно в таком порядке он брал ее тогда. Сначала в спальне отца, потом в детской, потом в гостиной. После этого он остановился, и она стала тем, чем являлась теперь. Его служанкой.