Елена Федина - Стеклянный город

— Что?!

— На более безопасного.

— Безопасного?

— Конечно. У которого нет таких вселенских амбиций. И нет войска.

И пока мой Циклус обиженно моргал, Эрна что-то услышала и подошла к окну.

— А у тебя и нет войска, — сказала она хмуро, — и очень жаль. Мне очень жаль, Бриан.

Теперь уж и я услышал конский топот. Шум приближался и, по всей видимости, к нам. Что это значит, мы все уже поняли, разве что кошки смотрели по-прежнему магически-отрешенно. Я воспринял это как неминуемую расплату, только пожалел, что так и не успел поговорить с Мартой, даже переодеться в чистое не успел. Впрочем, я подумал, что теперь мы сможем с ней встретиться и без синей комнаты! Эрих проложит мне дорогу на тот свет без всякого колдовства!

Когда я вышел на крыльцо, дом уже был окружен. Даже если б у меня было оружие, сопротивляться было бы бесполезно — их оказалось человек двадцать. Звезды светили мирно, в саду сладко пахло розами, а соседи высовывались в окна по пояс и выскакивали к своим заборам.

— Батисто Тапиа! — объявил мне старший, в темноте я не разобрал его регалий, — ты арестован за убийство своей сестры и ее детей! Следуй за нами!

И никакой Морох меня, конечно же, не защитил. Вот так и сбылись слова Беатрис — "Женщина, которую ты любишь, погубит тебя". Я примчался к ней как безумный и угодил в ловушку. Так просто и так нелепо! Только при чем здесь эта женщина, если я сам такой самонадеянный болван, что забыл всякую осторожность?

Она вела себя сдержанно, даже не вышла на крыльцо. Я тоже не стал суетиться — просто молча протянул руки, и их крепко стянули веревкой. Я знал, что сзади стоит вся семья Карлоса, а Эрна смотрит сквозь занавеску, я чувствовал спиной их взгляды, но не стал оборачиваться. Так мы и шли по темному городу меж горящих изогнутых окон — конники впереди, я, связанный, сзади, по направлению к угрюмой Серой Башне.

************************************************************

***********************************************

***********************28

— Я не какой-нибудь убийца, — сказал король, оглядывая мою камеру, — тебя будут судить по закону.

И было даже забавно, что ради какого-то провинциального актеришки он покинул свой роскошный пир!

Я сидел на соломе, Эрих стоял, брезгуя даже присесть на сырую вонючую скамейку у двери, и смотрел на меня сверху вниз. Он тонко улыбался, сохраняя королевское достоинство, но по глазам его я видел, что он рад без памяти, просто поверить не может в то, что я так запросто, так глупо ему попался. Потому и пришел ко мне удостовериться.

— Нехорошо, Батисто: четыре года скрываешься от правосудия! По закону тебя надлежит повесить, а в моем королевстве всегда будет закон и справедливость.

Я ничего ему не ответил, тем скорее он ушел, насладившись торжеством. В дверях всё же обернулся и совсем другим, усталым голосом сказал:

— Зарвался ты, Бриан…

Я тупо смотрел на маленькое зарешеченное окошко. Вот и всё. Вот и остановили меня с моими непомерными амбициями. Вот и завоевал я полмира! Вот и ушел за горизонт! Вот и женился на самой любимой своей женщине…

Отвернулась от меня моя удача и даже не спросила. И не помогли мне эти умные песчинки, напичканные информацией, и мальчик, который считает себя волшебником, и ведьма, которая обещала даже воскресить меня из мертвых! И осталось мне, артисту, одно — изобразить под занавес человека побежденного, но не сломленного, который врагов своих презирает, а смерти не боится, расправить плечи, смотреть прямо, говорить твердо. И ни в коем случае не трястись!

"Ты же сможешь, Батисто", — уговаривал я себя, — "ты же неплохой актер, постарайся уж! А смерти вообще нет, есть только переход из одного мира в другой, да и не боюсь я смерти!"

Увы, я знал, что король не этого хочет. Убить меня ему мало. Он хочет, чтобы толпа плевалась в меня и кидалась камнями, чтобы полной чашей я хлебнул людского презрения и ненависти! Вот, что было страшно!

И еще было страшно никогда больше не увидеть Эрну. Казалось бы, только что обрел ее — и снова потерять?! Да, мало я ее целовал, надо было больше, надо было вообще не выпускать ее из объятий…

Дверь неожиданно открылась, в нее заглянул знакомый надсмотрщик, который водил меня по Серой Башне зимой.

— Только две минуты, — предупредил он.

И я подумал тогда, что это целая вечность — две минуты! И вбежала Эрна, мой белокурый ангел со страшными черными глазами. Я вскочил с соломы, не отряхиваясь, и сразу схватил ее.

— Ты!

— Это всё из-за меня! Из-за меня!.. — повторяла она, пока я торопливо целовал ее куда попало, — Амильо предал тебя! Это он доложил королю! Негодяй, он прекрасно знает, что ты не виноват, что это я виновата! Что же я наделала, ведьма проклятая!

— Не надо, Эрна, ты же понимаешь, что меня казнят не за это.

— А прикрываются этим! О! Они меня еще не знают! Клянусь, я тебя вытащу отсюда любой ценой!

Она еще верила в своего Мороха, а я — уже нет.

— Отсюда выйти невозможно, — сказал я обреченно.

Она посмотрела мне в глаза.

— Но я же вышла!

— Да, — согласился я, — не представляю, как тебе это удалось!

— И не надо, — вздохнула она, — не дай бог тебе это представить.

Две минуты истекли быстро, а ночь тянулась бесконечно долго. Никто не видел меня, поэтому я мог сутуло сидеть на соломе, отчаянно сдавливая руками голову, или лежать, свернувшись клубком, как пес на морозе, и сожалеть о том, что придется погибнуть не в бою со славой, а с позором на виселице.

Всякие мысли приходили в голову: и плохие, и хорошие, плохих, конечно, больше. Хотелось успеть всё обдумать и понять, найти наконец ответы на нерешенные вопросы и успокоить себя, что всё успел, чего хотел, всё испробовал, и ничего не жаль.

Но нет. Ничего я не успел! Ничего не понял. И безумно жаль было, что шею не сверну Амильо Алонскому, не посажу в такую же клетку любезного Леонато, не скажу усталым голосом Эриху, что он зарвался, а Деарам, последнее прибежище имперцев в Лесовии, освободят без меня!

************************

****************

******29

Так и застало меня, бессонного, прекрасное летнее утро Алонса, мое последнее в этой жизни утро. Эрна обещала меня вытащить, но это ей, конечно, не удалось. Занялся рассвет, просветлело мое узкое окошко, затопала охрана за дверью. Ни о каком побеге речи уже быть не могло.

Меня покормили и наконец переодели в чистое — в полотняную белую рубашку. Я охотно поел. Честно говоря, я намеревался выхватить меч у какого-нибудь разини-стражника и погибнуть в драке. Увы, я плохо себе представлял мою охрану. В общем, от позора мне было не уйти.