Пирс Энтони - Голубой адепт

Мы многих излечили от страшных недугов. Некоторые из больных были людьми. Они оставались в Замке, охотно становились слугами или охранниками, хотя с ними никаких договоров не заключалось. Но в большинстве своем нашими пациентами были лесные существа, ни одно не было отвергнуто. Даже нуждающихся в помощи монстров мы принимали, словно добрые доктора из детской книжки с картинками…

Она вдруг оборвала свой рассказ.

— Спасибо тебе, Леди, что ты так откровенно рассказала о себе, — осторожно заметил Стайл.

— Я не была с тобой и наполовину откровенной! — возразила Леди с удивительной для нее горячностью. — Я не все рассказала тебе — даже и половины… Я не любила его… Нет, не то… Я недостаточно любила его, над нашим союзом витал какой-то негласный уговор. Он знал об этом и все же относился ко мне с неизменной нежностью и уважением. Как я была несправедлива, как дурно относилась к нему!

Это признание было неожиданностью для Стайла.

— Нет, наверное, ты ошибаешься, — возразил он, — я не могу себе представить, что ты…

Но исповедь-признание уже рвалось на волю. Нейса слегка качнула рогом, советуя ему помолчать, и Стайл послушался.

— Женитьба на мне была предназначена ему судьбой, а от судьбы не уйдешь, — продолжала рассказ Леди. — Когда он спрашивал совета у Оракула, то совершил одну оплошность. Он спросил у мудреца имя идеальной жены, но забыл спросить имя матери своих будущих детей. Помнишь, я говорила тебе, что тоже была у Оракула? Я хотела узнать, что ждет меня в браке с Адептом, и он ответил: «Никого». Вот что было сказано мне! Я не сразу, но со временем поняла этот туманный ответ: в браке с Адептом у меня не будет детей, не будет наследника Голубых Владений. После этого в душе у меня поселился холод. Вот что означают мои слова, что я дурно относилась к нему! А что касается моей любви… — она пожала плечами, — я была… он по-прежнему мне казался мальчиком, подростком. Умом я не могла воспринять зрелого мужчину с нечеловеческой силой как своего мужа. Но, может, эта нечеловеческая сила и отдаляла меня-от него? Настроила мое сердце против него? Как я могла по-настоящему полюбить мстительного, жестокого чародея? Он не знал пощады к своим врагам, а что будет со мной, если вдруг мы поссоримся? Он разгневается и…

Видимо, зная об этих моих сомнениях, он относился ко мне бережно, был со мной предупредителен и нежен. В результате я постоянно чувствовала перед ним вину за свои мысли. Так было в течение нескольких лет…

Волнение не дало ей дальше продолжать рассказ. Леди умолкла. И Стайл молчал. Чем дольше он слушал эти откровения, тем больше они внушали ему дурные предчувствия, и все равно ему лучше знать все.

— Зря потраченные, погубленные годы жизни! — горько воскликнула Леди. — А теперь их не наверстать. Слишком поздно.

Они медленно поднимались в горы. Дорога из мягкой, рыхлой, словно отвечая настроению Леди, стала под копытами животных каменистой, твердой. Пурпурные скалы встречали их крутыми подъемами, глубокими бездонными пропастями. Будто кто их нарочно искривил, в разных неестественных позах росли деревья. Стайлу нравился открывшийся ландшафт, он был красив и загадочен. И все же подниматься по кручам было тяжело.

— Можем мы обогнуть эти места и пройти другой тропой к эльфам? — спросил Стайл у Нейсы. Та издала резкую отрицательную ноту — нет, это единственно возможная дорога. Стайл слишком хорошо знал Нейсу, чтобы спорить с нею. Рогатая кобылица, возможно, почуяла дракона или какую-либо другую угрозу, и путникам ничего не оставалось делать, как с максимальной предосторожностью пробираться выбранной тропой через острые нагромождения скальных пород все выше и выше к вершине Пурпурной Гряды.

Кобылица Хинблу, на которой ехала Голубая Леди, вдруг заартачилась. Леди мягко ударила ее каблуками в бока, но в ответ Хинблу встала как вкопанная.

— Странно… — Леди больше не занимали ее прежние горькие сомнения. — Что с тобой, Хинблу? Что тебя беспокоит?

И тут светлые пряди ее волос приподнялись сами собой, хотя ни единого дуновения ветра не было. Нейса издала двойную музыкальную ноту. Магия!

Стайл достал губную гармонику.

— Нет, нет! Не нужно! — быстро сказала Леди. Она не желала, чтобы сверхъестественная сила разбушевалась вблизи земли Маленького Народца, но ее волнистые пряди продолжали клубиться вокруг головы, временами падая на глаза, как если бы жили самостоятельной жизнью. Кобылица все больше проявляла нервозность, переступая с ноги на ногу. Рог Нейсы принял положение боевой готовности.

— Только одну мелодию! — воскликнул Стайл. — Только одну! Мы поиграем с Нейсой немного, чтобы успокоить твою лошадь.

Начался импровизированный дуэт. Мелодия Нейсы была милой и безвредной, но музыка Стайла распространяла вокруг себя магические волны. Они все сгущались, подобно тому, как сгущается предгрозовая атмосфера, насыщая все вокруг электрическими зарядами. И по мере того как он играл, из воздуха стали вылепляться нелепые фигурки — маленькие человечки с развевающимися волосами, в сверкающих белых одеждах. Под воздействием волшебной музыки они, дотоле не видимые глазу, сейчас как бы проявлялись; сначала полупрозрачные, просвечивающиеся, они постепенно обрели конкретные очертания. Чары Стайла делали это. Одно из этих существ летало вокруг головы Леди, играя ее волосами.

— Сидха! — выдохнула Леди, произнося это слово как «Ш-ш-ши…» — Феерическое волшебное царство. Они дразнят нас!

Стайл крепко сжал коленями бока Нейсы, как бы спрашивая ее о чем-то. Уши единорога навострились: это был сигнал, что непосредственная опасность им не угрожает.

Стайл продолжал играть на гармонике, и прозрачные фигурки уплотнялись все больше.

— О сидха! — сказала Леди. — Что ты пристала к нам? Зачем ты вмешиваешься в наши дела? Мы не хотим ссориться с существами вашего образа и подобия.

На это феерический человечек ответил:

— Мы просто играем с тобой, человеческое дитя, мы забавляемся с теми, кто ничего о нас не знает и пугается. Невинное зло — это просто шутка, Леди. Игра. Так мы развлекаемся, Леди!

Обаятельный, почти детский голосок, с озорным перезвоном колокольчиков, в котором слышалось легкое журчание горного ручья, окликнул Стайла. Стайл отметил про себя, как легко такой голосок можно принять за природные, естественные звуки — течение воды, дуновение легкого ветерка, шелест падающих листьев.

— Кто ты? — спросила сидха Стайла. — И почему путешествуешь с женщиной-человеком? Как зовут тебя?

Ее голос напомнил отдаленное воркование лесной голубки; соблазнительно сладки были формы ее тела, прекрасно милое лицо. Она притягивала к себе.