Роберт Асприн - Кровные узы

— Он жив?

Подняв голову, Ченая увидела Уэлгрина. Начальник гарнизона был перепачкан кровью, хотя, судя по всему, не своей. Зрелище он представлял ужасное. Его вид и запах прежде мало беспокоил Ченаю, но теперь она отвела взгляд.

Только тут она увидела собственные руки. Они тоже были окрашены тем же убийственным цветом.

— Он жив, — ответила она наконец. — Я хотела, чтобы он остался в живых.

Легкий ветерок тронул черные локоны Зипа. В бессознательном состоянии его лицо казалось невинным, таким собранным и умиротворенным оно было.

— За свои преступления он должен предстать перед открытым судом, — сказала Ченая, смущенная до глубины души. — Люди должны знать, что долгая ночь террора НФОС окончилась. После чего мы вместе сможем начать собирать осколки этого города.

«Агнец, — внезапно подумала она о Зипе. — На заклание, которое объединит нас». Она подержала неподвижную руку вожака повстанцев, затем опустила ее. Вторично за эту ночь Ченая вкусила страх. Зип упал на свой меч. На его руке был длинный порез. Девушка с облегчением обнаружила, что никаких более серьезных ран у Зипа нет.

Теперь ее руки действительно были в его крови.

Ченая поднялась, пытаясь вытереть пальцы о доспехи.

— Заберите его, — сказала она Уэлгрину, — и скажите Кадакитису и Шупансее, — говоря это, она смотрела в лицо Зипу, словно ее слова были обращены к нему, — что Зип — мой подарок, свидетельствующий о мире, им и городу. Я прекращаю враждовать с бейсой, но именно они должны собрать группировки Санктуария в одно целое. — Замявшись, она сглотнула, Затем продолжила:

— Скажите также, что они не смогут сделать это, не выходя за пределы дворцовых стен. Им пора выйти к своим народам и повести их, как и подобает вождям.

Оторвав взгляд от лица Зипа, Ченая оглядела внутренний двор. Мертвых разложили на отдельные группы: тех, кого еще можно было опознать, и тех, кого узнать было нельзя. Воздух был насыщен запахом паленого мяса. Гладиаторы работали вместе с воинами гарнизона. Даже несколько бейсибцев, не ушедших спать, помогали им.

— Иначе, — сказала Ченая Уэлгрину, — все это впустую.

После этого она покинула его, и Лейн, у которого по-прежнему были ключи, выпустил ее через Ворота Богов. Когда уже никто не мог видеть ее, она дала наконец волю слезам, хлынувшим по щекам, и, ненавидя эти слезы, побежала. Она не знала, по каким улицам бежала и сколько времени прошло, прежде чем утихли горе и гнев. Ченая снова вышла к причалу, где она провела ^предыдущую ночь, сидя и болтая ногами в глубокой воде, и наблюдала за тем, как Сабеллия прокладывала свой путь по ночному небу.

Она все еще чувствовала взгляд Зипа на своей спине, смотревшего так, как он смотрел в эту ночь.

Вздрогнув, Ченая укуталась, жалея, что Рейк не может составить ей компанию. Сокол сидел в клетке, и она осталась в одиночестве.

Одна.

Такая же одинокая, как Темпус Тейлз.

Кэролайн Дж. Черри

В ТИШИНЕ НОЧИ

Хаут осторожно открыл запечатанное окно в окутанной тьмой комнате с покрытой чехлами мебелью, громоздкими невидимыми стульями и столами, похожими на бледные привидения, которые только теперь снова приняли облик мебели, скрытой в тени. Он не произвел ни звука. Не потревожил заклятий, запечатывающих комнату, и даже не коснулся ажурных ставен, закрывающих окна снаружи. Теперь ветер беспрепятственно мог проникнуть сквозь эти преграды. Первое дыхание с воли, попавшее в этот дом за… долгое время, шевельнуло шторы и принесло душную теплоту в затхлую, спертую неподвижность, в которой обитал Хаут.

Ветерок поднял в воздух несколько пылинок (это был поразительно чистый дом, учитывая, что он был закрыт столько времени и из него уже давно сбежали все слуги). Он прошелся по коридорам, заглянул в соседнюю комнату и коснулся лица человека, который спал… тоже долгое время. В этой темноте, этом холоде, этой тишине, где само появление ветерка было примечательным, холодное красивое лицо потеряло трупную окоченелость; ноздри раздулись. Глаза под длинными ресницами открылись — узкие щелки. Грудь поднялась от глубокого вдоха.

Но Хаут этого не знал. Он был измучен. Проявление колдовских сил сотрясало его тело, заставляло дрожать даже кости. Хаут чувствовал мощь, исходящую от развалин по ту сторону улицы, где целый квартал лучших домов Санктуария превратился в обугленные груды кирпича, строительного камня и головешек; и он чувствовал, как эта мощь разливается повсюду, жуткая, чарующая и пугающая душу. Он склонился, чтобы выглянуть в решетчатое окно, не забыв «укутаться», что было его самым большим талантом — становиться невидимым для колдунов и прочих кудесников. Вот до чего он опустился. Хаут следил за действием магии, которой в настоящее время не мог повелевать. Он сгорал от жажды могущества и от жажды свободы, но не смел взять ни того ни другого.

Он видел, как в темноте сюда пришли все его враги, видел взгляды, направленные на дом, чувствовал, как напряглись заклятия, которые сплела Ишад вокруг его тюрьмы. Стоя здесь и вдыхая ветер, пахнущий давним пожаром и нынешним колдовством, Хаут поежился; он вдруг понял, что это его дом является целью этих приготовлений, и ощутил всепоглощающий ужас, задрожав от ненависти. Мощь росла, и заклятия начали разрушаться…

Паралич охватил Хаута, он застыл от сомнений в самом себе, пока жуткая сила проносилась по всему дому, яркими вспышками разрывая заклятия.

Хаут закричал.

Где-то в доме начал подниматься спящий, но вдруг забился в конвульсиях и задымился с головы до пят, дым от него стремительно понесся по коридору и через трубу в небеса. В тот же миг все живое в доме поразили свет, звук и боль.

Спящий с обмякшими членами упал, не успев подняться, а Хаут рухнул возле окна, выходившего на фасад дома; к тому времени, как он пришел в сознание настолько, что смог приподняться на руках и оценить причиненные разрушения, воздух в доме казался каким-то застывшим. Уши Хаута разорвал звук, который, возможно, вовсе и не был звуком.

Собравшись с силами, он вцепился в подоконник и приподнялся, дрожа всем телом. Он пребывал в таком состоянии до тех пор, пока все снова не стихло, тени фигур не покинули развалины дома напротив, и лишь тогда снова осмелился закрыть окно.

На плечо ему опустилась рука, Хаут стремительно обернулся, испустил крик. Оказалось весьма кстати, что люди уже покинули развалины.

Спокойное красивое лицо, в упор взглянувшее на Хаута, улыбнулось. Это не была улыбка того человека, которому принадлежало тело. Это не была улыбка ведьмы, жившей в этом теле сейчас.

То, что спало за этими глазами, что бродило здесь, иногда в здравом уме, а иногда нет, иногда под действием одного разума, а иногда другого… было смертью. У него были причины, если только оно помнило об этом, приступить к немедленному отмщению; обрушить свою магию на заклятия (Хаут почувствовал, что они восстановились заново), удерживавшие эту душу в…