Артём Каменистый - Это наш дом

  - Ты надумал, что с Обухом делать будем?

  Андрей, помолчав, так же тихо ответил:

  - Утром подумаем.

  - А что тут думать? Ты всерьез считаешь, что утром ему может стать лучше? Ему уже никогда лучше не станет: он бледный, будто обескровленный, а рана превратилась в вонючую язву. У него нога так опухла, что вот-вот штанина лопнет. Ему конец.

  - И что ты предлагаешь?

  - Я? Я ничего не предлагаю: я у тебя спрашиваю.

  Андрей, покосившись на Обуха, увидел, что тот не спит: лежит на спине, напряженно всматриваясь в сторону людей, обсуждающих его судьбу. Услышать их он не мог, но что-то чувствовал. От его тоскливо-обреченного взгляда Андрей вздрогнул, поспешно отвел глаза, чуть ли не шипя, произнес:

  - Раз ничего предложить не можешь, то иди спать. Утром посмотрим, и утром решать будем. А сейчас спать.

* * *

  Решать Андрею ничего не пришлось - за него все решил Обух.

  Сам решил...

  Ранним утром, упрямо пытаясь спать, несмотря на предрассветный холод, достающий до мозга костей, Андрей был разбужен пронзительным женским криком. Вскочив, он очумело уставился на источник шума.

  Кричала женщина, страдавшая от проблем с почками - та самая, что вечно плелась рядом с Обухом. Болезнь раздула ее чудовищно - ноги у нее сейчас были как у слонихи, тело распухло, щеки и губы обвисли. Чудо, что она все еще могла передвигаться самостоятельно - такую тушу изможденные беглецы тащить не смогут.

  Обух повесился на своем старом ремне. Прицепил петлю к древку секиры, уложил оружие на подставку для котла, заполз в петлю головой, лег лицом вниз. Так лежа и удавился. В принципе неплохо придумал: деревьев нет, на дряхлых потолках местных сараев тоже не повесишься. Похоже, злополучная железная тренога единственная подходящая для этого вещь.

  Но изощренным удушением Обух не ограничился. Перед тем как сунуть голову в петлю, он рядом с треногой на плотной земле оставил надпись, которую лишь с большой натяжкой можно было считать классической предсмертной запиской: "Сварите меня в котле и съешьте. Иначе не выживете".

  Что сказать... очень оригинальное письмо самоубийцы...

  Народ, разбуженный криком, увидел и тело, и красноречивую надпись. Женщины, сбившись кучкой, дружно рыдали, пытаясь утешить свою больную подругу. Мужчины отнеслись к самоубийству Обуха поспокойнее: за последние два года они всякого навидались, в том числе и самых разнообразных смертей. Почти привыкли. Вытащили тело из петли, уложили возле стены башни, обступили, уставились на покойника. Все молчали, но кое-кто иногда бросал на Андрея косые взгляды.

  Хорошо хоть в сторону котла не косятся...

  Вот что ему, прикажете, делать? От него сейчас люди ждут решения. Но он не лидер - он на этой роли случайно оказался. И дорого бы сейчас заплатил, найдись на его роль кто-нибудь другой. Желательно с жестким характером, и не обремененный предрассудками цивилизованного человека. Потому что лучший выход для беглецов - это последовать последнему совету Обуха. Мяса в изнеможенном мужчине не столь уж много, но хватит на несколько дней. А там, возможно, они найдут еду - НОРМАЛЬНУЮ еду.

  Или еще кто-нибудь вовремя повесится, завещав свое тело на гастрономические нужды коллектива...

  Чувствуя, как желудок напрягается в предвкушении рвотного спазма, Андрей отвернулся от тела, и чуть ли не крича, яростно выдал краткие тезисы своих умных мыслей по этому вопросу:

  - Да чтоб вас ... ... вонючими ... в ... рты! Всех! Идите вы все в глубокую задницу! Все идите! Я человека жрать не буду! А кто будет, с тем я дальше не пойду! Или роем могилу, или разбегаемся - не по пути нам! Все! Кир, ты как?! Ты со мной?!

  Только тут Андрей заметил, что немого в общей толпе нет. Он стоял в стороне, между сараев, вглядываясь куда-то в сторону восходящего Солнца.

  - Кир? Ты чего?

  Немой, резко отскочив, отчаянно замахал рукой, подзывая к себе.

  Заинтригованный Андрей подошел к товарищу, подчиняясь его предупреждающим жестам, осторожно выглянул из-за сарая. Несмотря на ослепляющий солнечный свет, он мгновенно разглядел подбирающиеся неприятности - к поселку подходил отряд аборигенов.

  Близорукость мешала ему разглядеть детали - до кучки двуногих фигурок было около двухсот метров. Но главное он понял: их около десятка, и у них есть оружие - палки в руках хорошо заметны.

  Вот и все - закончился их побег. Это не погоня - аборигены идут с другой стороны, но разницы уже нет, потому что направляются они прямиком к поселку. Убегать поздно - на ровной степи их сразу заметят. Прятаться тоже бесполезно - здесь полно их следов, да и очаг дымится. Не заметить это невозможно.

  Впрочем, Кир думал иначе - укрываясь от глаз аборигенов, он обошел толпу галдящих мужчин и плачущих женщин, юркнул в самый разрушенный сарай. Андрей не задумываясь кинулся вслед за ним, на бегу крикнул:

  - Сюда идут аборигены - похоже, дистрофиков кучка. Их не слишком много: хватайте оружие, и прячьтесь в ближайшие сараи. А вы, женщины, посидите здесь! Может они не поймут, что нас много, и, схватив вас, успокоятся, расслабятся. И мы тогда по ним с разных сторон ударим.

  Андрей сам не верил в тот бред, который нес. Но что-то ведь говорить надо?

  Влетев в сарай, он присел возле дальней стены, рядом с Киром. Расслышав за спиной шум, обернулся, увидел, что следом за ним сюда заскочил и Гнус.

  - Тебе что здесь надо?!

  - Я с вами буду, - как-то виновато пролепетал парень, присев возле Кира. - Дрю - ты не думай: я не боюсь. Я с вами выйду, когда драться начнем. Мне просто с вами как-то спокойнее.

  - Ладно. Молчи только - они уже рядом.

  Этот сарай давненько не ремонтировали - остатки стен держались на честном слове, и дыр зияло немало. Но Андрей через них не сумел разглядеть приближающихся аборигенов - их скрывали соседние сараи.

  Кинулся к противоположной стене, уселся на кучу крошащихся обломков кирпичей, осторожно выглянул через широкий пролом. Вот блин - его последний приказ был выполнен как-то неправильно. Из семи женщин возле очага остались лишь три - четыре явно спрятались вслед за мужчинами. Мужчины, правда, все поняли правильно - никого не осталось, если, конечно, не считать Обуха.

  Андрей только сейчас понял, что упустил прекрасную возможность для бегства. Мог ведь под прикрытием построек попытаться добраться до овражка. А внизу уже можно без опасений двинуться подальше - из поселка его не заметят. А там бы выбрался в степь и, не обремененный больными и ослабевшими, развил бы максимальную скорость. Может быть, даже удалось бы уйти...

  Ну почему у него постоянно такие малодушные мысли? Ничего героического в голову не приходит никогда - только подобная трусливая ерунда. Ну не тянет его в бой - хоть убивайте! Будь это в кино, все бы сейчас закончилось по-киношному стандартно: аборигены, войдя в поселок, были бы жестоко перерезаны за сорок две секунды. Главный герой при этом получил бы неопасную, но живописную рану. Трогательно трепеща пятисантиметровыми ресницами, его бы перевязывала сногсшибательная белокурая девушка, используя в качестве перевязочного материала кружевное нейлоновое белье. Герой, придав своему лицу форму макета одиннадцатикубового ковша для шагающего экскаватора "НКМЗ" ЭШ-11/70 (первый признак мужественности), ласково утешал бы ее эротической фразой "все под контролем". А в это время, волоча за собой четырнадцать метров размотанного кишечника, к его спине медленно подползал дважды смертельно раненый главный злодей с противотанковой миной в зубах. И лишь в последний момент его бы прихлопнул чугунной крышкой от канализационного колодца друг главного героя - актер второго плана, причем непременно афроамериканец. В конце был бы долгий поцелуй главного героя с той самой белокурой "медсестрой" - это если фильм строго с надеждой лишь на кассовость, без особых претензий на истинный вкус и с не слишком большими надеждами на получение кучи престижных академических наград. В противном случае целоваться главному герою придется с черногубым афроамериканцем - это существенно повышает шансы на торжественное вручение нескольких позолоченных статуэток.