Антон Грановский - Темные врата

А в кружале «Три бурундука» целовальник Озар в ответ на расспросы о Глебе сказал ему:

– Нету больше ходока Первохода. Нету, понял?

– Как нету? – удивился Прошка. – Куда ж он подевался? Уж не в темную ли тварь превратился?

Озар нахмурился и ответил:

– Пожалуй, что так.

Сердце Прошки сжалось от грусти, он хотел уточнить, как все произошло, но лишь махнул рукой. Слушать о гибели Глеба Первохода было невыносимо. На том Прошка и прекратил свои поиски и расспросы.

Слоняясь днями и вечерами по Хлынь-граду в поисках пьяного мужика, которого можно ощипать, Прошка видел, что в городе что-то происходит. По дороге то и дело проезжали сани, груженные бревнами и маслянистыми коробками, в которых (как сказал кто-то Прошке) были гвозди.

В кабаках было пусто, зато отовсюду доносился стук множества молотков, и, бродя по городу, Прошка то и дело натыкался на заборы, за которыми шла стройка. Несколько раз Прошка видел большие новенькие избы, на крылечках которых толклись дети, а также юные парни и девки. Из их болтовни Прошка понял, что зовутся эти избы «сколами» и что сидят в них моравские и болгарские учителя.

Чему эти учителя учат, Прошка толком не уяснил. Но понял одно: молодым ребятам учеба нравится, а вот их старшим родичам – нет. Учителя-то в «сколах» сидят христянские, а стало быть – неразумные, чужие и вредные.

Перемены переменами, а нажива – наживой. И сегодня Прошке подфартило. В одном из карманов пьяницы, которого он обыскивал, нашелся крошечный узелок. Прошка развязал, посмотрел внутрь – и обомлел. Внутри была бурая пыль!

Улов был столь велик, что Прошка даже задрожал от возбуждения. Сунув узелок в карман, он быстро и опасливо огляделся. Ежели его кто-то увидит – быть беде! А попадать в беду, имея в кармане бурую пыль, которая стоила дороже золота, Прошке очень не хотелось.

Вокруг, однако, было пусто, и Прошка успокоился. Быстро поднялся, прикинул, в какую сторону безопаснее пойти, выбрал направление и зашагал, поскрипывая дырявыми сапогами по талому снегу.

Проходя мимо маленького кружала, Прошка остановился. Не выпить ли меда или сбитня? Взрослые воры всегда празднуют окончание удачного дела в кружечном доме. Правда, они пьют водку, но водка слишком дорога, да и на вкус горька. Другое дело – хмельной мед или пряный сбитень.

Прошке уже приходилось пить хмельные напитки и пьянеть. Пьянеть было неприятно и тяжело, но лишь вначале, а потом приходила легкость и самоуверенность. Страх, этот вечный червь, гложущий душу человека, засыпал, и мир вокруг преображался, становясь добрее и проще.

Прошка много страдал в последние недели, и ему вновь захотелось испытать ощущение пьяной легкости и хотя бы на этот вечер почувствовать себя счастливым и беззаботным. Поколебавшись еще пару секунд, он принял решение и повернул к кружалу.

3

Целовальник, невысокий, плотный толстяк с сивым от подлости и пьянства носом, принял Прошку неласково.

– Тебе чего, малец? – грубо осведомился он, протирая рушником оловянный стаканчик.

– Сбитня, – ответил Прошка.

Целовальник ухмыльнулся:

– Сладкого по вечерам не даю. Днем приходи.

– А мне твой сладкий и не нужон, – холодно отчеканил Прошка. – Хмельного подай!

Целовальник перестал тереть стаканчик и удивленно посмотрел на Прошку:

– Вот как. Хмельного тебе? А ты хоть знаешь, сколько он стоит?

Прошка, не отвечая, достал из кармана несколько медяшек и положил их на стойку.

– Это тебе за сбитень и закуску, – по-взрослому веско проговорил он. – Подай еще сладкой каши и печеных яблок. Понял ли?

– Понял, – проговорил целовальник, глядя на деньги. Потом улыбнулся, на этот раз приветливо и чуть ли не дружески, подмигнул Прошке и сказал: – Все понял, парень! Сей же час все сделаю!

Пока целовальник хлопотал возле своих полок, Прошка закинул локоть на стойку и оглядел зал.

– Мало нынче народу в кружалах, – сказал он, хмуря брови и подражая медлительной речи взрослых.

– И не говори, – отозвался сивоносый целовальник, наполняя кружку хмельным сбитнем. – Из-за нового советника княгини скоро все по миру пойдем.

Прошке уже приходилось слышать про нового советника. Он никогда не прислушивался к рассказам про княжий двор, однако знал, что советник этот – сущий зверь.

– Хоть бы уж кондрашка его скрутила, советника-то этого, – пожелал он, подражая словам, слышанным от какого-то купчика.

Сивоносый поставил перед ним кружку с хмельным сбитнем.

– Ты сам-то чем занимаешься? – лукаво поблескивая глазками, поинтересовался он. – Никогда не видал, чтоб юнцы, подобные тебе, так легко швырялись деньгами.

Прошка приосанился и важно проговорил:

– Есть у меня дело. Им и занимаюсь. А любопытных не люблю. Делу мешают.

– Твоя правда, – согласился, усмехаясь, целовальник. – От любопытных одни беды. Ты пей, пей. Сбитень нынче славный, крепкосваренный. Не то что вчерашний. А как напьешься, я тебе каши положу.

И Прошка стал пить. После второй кружки стал он совсем пьяным. Однако хмель почему-то не обрадовал. Наоборот – заставил тосковать.

От тоски Прошке захотелось в блажную избу. Оно бы, конечно, можно было и без избы обойтись. За пазухой мешочек полотняный с истым сокровищем. Но своя бурая пыль не обработана. А чтобы обработать – жаровня нужна особенная. Где возьмешь?

И Прошка решился. Допил брагу, хлопнул кружкой о столешницу и поднялся на ноги.

– Не шуми! – обронил целовальник, натирая стакан рушником. – Мал еще шуметь!

– Ныне не по годам – по ребрам считают! – дерзко сказал ему Прошка.

У Прошки вдруг зачесались кулаки. Захотелось драться. Но целовальник перестал тереть стакан, глянул на Прошку злым взглядом и глухо переспросил:

– По ребрам, говоришь? Может, посчитаешь?

Боевой дух выветрился из Прошки так же быстро, как пришел. Он отодвинул кружку, взял со стола свою шапку-мухоморку, нахлобучил ее на вихрастую голову, обмахнул лицо рукой, чтобы духи питейные не увязались, и потопал к двери.

Блажная изба стояла на отшибе, в доброй версте от ближайшего человечьего жилья. Весело тянулся сизый дымок из каменной трубы ее. Труба не прекращала дымить ни днем, ни ночью. Когда хошь – тогда и приходи, были б деньги.

За дубовым столом, прямо супротив входа, сидел огромный рыжий мужик в медном нагруднике – раздатчик. За спиной у него за широким столом играли в карточки еще пятеро молодцев. Каждый – косая сажень в плечах. На поясах – кинжалы, у стены – двуострые бердыши.

Окинули Прошку тяжелыми взглядами и снова на карточки уставились.

– Тебе чего? – спросил раздатчик, хмуря брови.

– Пыли, – просто ответил Прошка.