Владимир Журавлев - Мы — светлые эльфы

Вьехо взял лютню, подозвал кивком гоблинов, огляделся. Все замерли в должном внимании, даже тролли высунули из темноты любопытные носы.

— Тролли ограду деревни ломали,

А эльфы в засаде у леса торчали…

Вообще-то эльфийская лютня — инструмент нежный и не очень приспособленный для деревенских частушек, но все равно вышло весело.

— Эй, хэй! Ломай веселей! — обрадованно подхватили гоблины.

А старшина гоблинов просиял, выхватил у Вьехо лютню и завопил в свою очередь:

— Эльф Элендар — он занудою был!

Троллей ругал, материл и стыдил!

— Эй, хэй! Ори веселей! — восторженно завопили тролли, не совсем простившие доблестного Элендара за то, что он им наговорил накануне.

И песня пошла. И хорошо пошла! Доблестный Элендар оскорбился и ушел. И старшее по очередности древо тоже ушло в полном составе: невместно утонченной расе слушать о себе всякую поганую правду! Тем более что и от шатров неплохо слышно. А на славный пир можно вернуться быстро, не зря же от костра недалеко отошли…

Зато пир получился в результате очень даже веселым — особенно когда тролли изложили свое видение событий. Правда, доблестный Элендар оскорбился и снова ушел.

Воровки, вообще-то женщины скандальные и своего не упускающие, вместе со всеми к костру постеснялись подойти, потому пировали после мужчин, в вольной обстановке, никуда не торопясь. Они были счастливы. Еды пейзане из спасенной от троллей деревни отвалили щедро, хватит еще на пару таких пиров — а дальше, чем на неделю, воровки свое будущее не загадывали. Так что для них было всё хорошо. Вот только скучно, потому что воровать негде. Никого не поймали, палками не прибили — даже и посудачить не о чем у костерка. Вьехо поглядывал на них в задумчивости и перебирал струны лютни. Воровки. Мда. Это могло стать проблемой….

— Красавица, одари своим вниманием! — окликнул он юную воровку.

Девочка взметнула пышные юбки и плавно опустилась перед ним на траву, подрагивая плечами.

— Баро звал меня? — бархатным голоском прошептала она.

— Слушай, запоминай, — буркнул Вьехо. — Потом это петь будешь. Я слышал, ты хорошо поешь.

— Лучше, чем Лайла, никто не споет в нашем племени!

— Вот и запоминай, Лайла.

Эльф уронил на струны чуткие пальцы, и резкие, щемящие звуки вырвались прихотливым перебором. Да, именно так. Тональность эль-кордо: страсть, тревога, тоска… и ночь.

— Траэрш-а-рута, мой милый — так колеса скрипят! — зазвенели струны.

— Мой милый… — зачарованно прошептала юная красавица.

— То дождинки в глазах, не слезы — да только огнем горят!..

Командир указал взглядом певице, чтоб пододвинулась, и медленно заиграл, шепотом выговаривая то, что рождалось прямо сейчас в сердце. Нерифмованное, рваное, следующее не канонам поэзии, но чувствам — и резкой щемящей мелодии. Девочка всё более уверенно пела за ним:

— Нам места нет на земле

нигде…

В пути мы всегда…

Траэрш-а-рута, скрип колеса,

Траэрш-да-а-а-а…

Кибитки уходят в ночь,

Мы вечно едем прочь…

Мне места нет в жизни твоей,

мой милый…

Племя уходит, я ухожу,

Вечность вдаль зовет —

А мнится — к тебе лечу!

И кричу:

Злобные боги дорог!

Траэрш-а-рута, осенняя слякоть!

Зимняя хмарь, Траэрш-да!

Сжальтесь, боги, сожгите мне память!

Пусть сердце сгорит навсегда!

В ночь и туманы наши пути,

В дали веков ведут…

В ночи и туманах наши костры —

Тебя, мой любимый, жду….

Бархатный низкий голосок печально стих. Старые воровки хлюпали носами и отворачивались.

— Командир, твой подарок сложноват для них! — заметил старшина гоблинов. — Не оценят!

— Эх, баро! — вздохнула старая воровка. — Всё мы понимаем! Мы умрем, и гоблины умрут — и даже эльфы уйдут, куда вы там уходите… а наши племена будут славить песни твои! Даже если забудется имя! Потому что… вот придем мы в город — и станем петь. Народ послушает и скажет: «Э, разве такие песни могут петь грязные воровки? Послушай, как они любить умеют!» И подумают все про нас хорошо. Скажут, мы вечно странствуем, потому что нас воля зовет!

— Хе, воля! — развеселился гоблин. — Еще б вам не странствовать! В каждой деревне о вас такая память, что ежели вернетесь — прибьют!

— Оно так! — усмехнулась старуха. — Но если мы споем, другая память останется! Запомнят, что красавицы, запомнят, страстно любить умеем! И может быть, изменится наша судьба? Найдем себе место по душе, танцовщицами станем, певицами на праздниках? Воровать совсем немного будем, забавы ради… И никто Лайле личико палками не изуродует, как мне… что загрустила, девочка? Вдруг так и будет? Вот найдет баро нам Беловодье…

— И ваше племя думает, песня может судьбы поменять? — недоуменно вопросил в пространство гоблин. — Ну, ежели б оно так было, я бы про гоблинов столько хорошего наклепал…

Ему никто не ответил. Юная воровка встала и ушла к реке, грустная и задумчивая. Видимо, слова о Беловодье зародили в ее сердце какую-то надежду. Командир в панике подумал, что теперь они просто обязаны отыскать потаенную страну! Столько планов на нее завязано у всех, что не найдешь — пришибут! И не посмотрят, что Беловодье уж сколько веков найти не могут. Может, его и нет вовсе. Хоть придумывай это Беловодье — как новую жизнь для воровок!

— Элендар обиделся! — вздохнула Маин. — Играть с нами не будет. Пойдем мириться?

Командир признал, что вместе играть веселее — и они пошли мириться. Элендар нашелся за шатрами, скрытым от назойливых взглядов. При виде командира он печально усмехнулся.

— Что, я действительно так выгляжу со стороны? — спросил эльф хмуро. — Противный зануда, да?

— Мы не нарочно! — с жаром уверила девочка.

Предводитель старшего древа только покачал головой.

— Со мной тяжело жить, — пробормотал он.

— Терпимо — если принимать с улыбкой, — серьезно сказал командир. — Мы… сработаемся. Я тебя еще над троллями старшим поставлю. Кто-то же должен вдолбить в их головы святость эльфийских традиций?

Эльф невольно улыбнулся, Маин хлопнула ладошкой по его руке, и примирение состоялось. Потом командир посадил Маин на шею и отправился с ней гулять к реке.

— А песни ты создавать не умеешь! — бросил вслед повеселевший Элендар. — Ни текста, ни мелодии! И смысл какой-то дурацкий…

Командир только ухмыльнулся. За много веков он безошибочно научился определять зависть — и не обращать на нее внимания. Для песни внимание слушателей — всё, а мнение коллег по цеху — ничто!

— А провидица в шатре сидит, хмурится и вот так кулачки грызет! — наябедничала девочка.