Джо Аберкромби - Герои

Слуги ждали на прогалине снаружи палатки. Рюрген принёс ведро и он отхлебнул, холодная вода побежала по защипавшему горлу. Младший, тужась изо всех сил, принёс сундук, и Горст вынул оттуда тренировочные клинки. Громадные, затупленные полосы изношенного металла, их навершия величиною с полкирпича обеспечивали лишь некое подобие баланса — вес лезвий втрое превосходил его боевые мечи, которые и так были изготовлены в специальном утяжелённом варианте.

Они двинулись на него в восхитительном молчании. Рюрген со щитом и палкой, Младший финтил и колол шестом, Горст с трудом отбивался своим громоздким железом. Они не давали ему ни времени, ни возможности собраться, не проявляли ни уважения, ни снисхождения. Так и надо. Множество возможностей, которыми он обладал до Сипани, позволили ему размякнуть. Притупиться. Его не хватило, когда пришёл его час. Больше такого не повторится. Если другой час придёт, то застанет его выкованным из стали, отточенным до безжалостной, убийственной остроты бритвы. И вот, каждое утро четырёх последних лет, каждое утро после Сипани, каждое утро без передышки, в жару, дождь и снег — было так.

Стук и скрежет металла и дерева. Время от времени глухие удары и хриплое урчанье — палки отскакивали от доспехов либо отыскивали цель меж ними. Ритм прерывистого дыхания, бухающего сердца, дикого напряжения сил. Жакет пропитан потом, чешется голова, капли слетают с забрала. Пламенная боль в каждой мышце, всё хуже и хуже, всё лучше и лучше, как если бы он мог выжечь свою немилость и начать жизнь заново.

Он остановился, рот распахнут, глаза закрыты, пока они отстёгивали его доспех. Когда сняли нагрудник, ему показалось — сейчас его унесёт ветром. Прямо к небу, чтобы никогда не опускаться вниз. Что это там сверху, над нашей армией? Ба, никто иной как знаменитый козёл отпущения Бремер дан Горст наконец-то вырвался из земных объятий!

Он стянул одежду, потную и вонючую, руки до того отекли, что едва сгибались. Он стоял голым посреди промозглого утра, весь пятнистый от синяков, пышущий паром, как пудинг из печки. Шокированно поперхнулся, когда его облили ледяной водой, свежей, только что из ключа. Младший швырнул ему тряпку, и он вытерся насухо, Рюрген принёс чистую одежду, и он одевался, пока те скребли его доспехи до их рабочего тусклого блеска.

Солнце перевалило изломанный горизонт и сквозь просвет в деревьях Горст видел, как воины Первого полка Королевской гвардии просачивались из палаток, их дыханье курилось в рассветной прохладе. Застёгивали свои собственные доспехи, с надеждой ковыряли головни потухших костров, готовились к утреннему переходу. Одну зевавшую роту выволокли смотреть, как за какое-то нарушение стегают их товарища — бич оставлял на голой спине тонкие красные полосы, а мгновением позже до уха Горста доносило треск, в сопровождении подвывания солдата. Он сам не понимает своего счастья. Если бы только моё наказание было столь же коротким, столь же острым, и столь же заслуженным.

Боевые мечи Горста изготовлены Кальвесом, величайшим оружейником Стирии. Подарки от короля, за спасенье его жизни в Битве за Адую. Рюрген вытащил из ножен длинный и показал обе стороны, безупречно отшлифованный металл вспыхивал в рассветных лучах. Горст кивнул. Далее слуга представил на обозрение короткий клинок, холодно сверкали грани. Горст кивнул, принял перевязь и пристегнул её. Затем он положил одну руку на плечо Младшего, другую — на плечо Рюргена, мягко потрепал их и улыбнулся.

Приглушённо, уважая тишину, заговорил Рюрген.

— Генерал Челенгорм просит вас присоединиться к нему во главе колонны, как только дивизия тронется.

Младший устремил взор к светлеющим небесам.

— Осталось только шесть миль до Осрунга. Как вы думаете, сэр, сегодня будет битва?

— Надеюсь, нет. — Хотя, клянусь Судьбами, я надеюсь, будет. О пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, молю вас лишь об одном. Ниспошлите мне битву.

Честолюбие

— Фин?

— Мммм?

Он приподнялся на локте, улыбаясь ей сверху вниз.

— Я тебя люблю.

— Мммм.

Пауза. Она давным-давно перестала ждать любви, разящей подобно молнии с небес. Иные предрасположены к такой любви. Другие же имеют голову покрепче.

— Фин?

— Мммм?

— Ну правда. Я тебя люблю.

Она любила его, хоть ей почему-то и трудно произнести эти слова. Почти-почти всем сердцем. Он великолепно смотрелся в мундире, а без него — ещё лучше, порой удивлял и смешил её, и в их поцелуях определённо пылал огонь. Он был достоин, великодушен, усерден, почтителен, хорошо пах… пускай не обладал выдающимся интеллектом, но пожалуй так даже лучше. Двум таким редко хватает места в одном браке.

— Хороший, — промурлыкала она, теребя его за щеку. У неё к нему море великих чувств, и лишь иногда возникает самая малость разочарования — что гораздо лучше её отношения к большинству мужчин. Они прекрасно дополняли друг друга. Оптимист и пессимист, идеалист и прагматик, мечтатель и циник. Не говоря уж о его благородной крови и её пылком честолюбии.

Он разочарованно выдохнул.

— Ёлки, клянусь, тебя любят все в нашей армии.

— Твой командир, лорд-губернатор Мид?

— Ну… нет, пожалуй он — нет, но я уверен даже он потеплеет, если ты перестанешь строить из него кромешного придурка.

— Если я перестану, он будет строить его из себя сам.

— Наверно, но вытерпеть такое от самих себя у людей обычно хватает сил.

— Есть лишь один офицер, чьё мнение мне чертовски небезразлично.

Он улыбнулся, проводя по её груди кончиком пальца.

— Правда?

— Капитан Хардрик. — Она прищёлкнула языком. — Я полагаю всему виной его очень, очень тесные кавалерийские брюки. Мне нравится ронять всякие вещи, чтобы он мне их поднимал. Ой. — Она дотронулась пальцем до губ, захлопала ресницами. — Я проклятущая неумеха, снова уронила веер! Если вам не трудно, не могли бы вы мне помочь, капитан? Вы его почти достали. Только наклонитесь чуточку ниже, капитан. Лишь… чуточку… ниже.

— Бесстыжая. Не думаю, что Хардрик бы тебе подошёл. Он же тупой, как доска. Ты бы и две минуты не выдержала.

Финри дунула себе под нос.

— Пожалуй, ты прав. Красивая задница — ещё не всё. То, чего никогда не поймут большинство мужиков. Может… — Она перебирала своих знакомых на роль самого несуразного любовника, просияв, когда перед ней высветился наилучший кандидат. — Бремер дан Горст, а? По правде говоря, не скажу, что он берёт своё внешностью… или осанкой… или остроумием, но у меня ощущение, что под неказистой оболочкой в нём бушует бездонный колодец чувств. К голосу, само собой, придётся привыкнуть, если от него удастся добиться более двух связных слов, но коли тебя привлекает сильный и молчаливый типаж, я бы назвала его шансы потрясающе высокими по обеим позициям… Что? — Хэл больше не улыбался. — Да я шучу. Я тысячу лет его знаю. Он безобидный.