Ольга Григорьева - Набег

Ночью конунг хорошо повеселился, теперь ему досаждала головная боль и сухость во рту. Причитания графа вызывали раздражение. А еще надо было проверить снеккары, угомонить бойких до чужого добра хирдманнов, глянуть, чем занимаются люди Бьерна, — ярл мог попытаться забрать княжну и втихаря покинуть город. Хотя без разрешения короля саксов по Лабе ему не пройти. А если повернет обратном Шверинерзе его будут поджидать разъяренные варги. Теперь они хорошо подготовятся. Рагнар нарочно напал на их крепость, чтобы Бьерну не было дороги назад. Если ярл догадался об истинной причине нападения, то эрулам следует ждать ответной подлости — Бьерн никому и никогда не спускал обид. Нынче за ярлом нужен глаз да глаз. Избавиться бы от него, да нельзя — он родич Хорика Датчанина, не раз ходил по Лабе, знает все мели вдоль Фризских островов, и его люди слывут лучшими на севере воинами. Пока дочь конунга Гарды в руках Рагнара, самый сильный из морских ярлов будет на его стороне.

Сопение бонда оборвало думы Красного конунга. Сигурд пристально глядел ему в лицо, словно догадывался о чем-то. Рагнар поморщился, велел:

— Иди. Приглядывай за женщиной. Этой, как ее…

— Гюда, — сказал Сигурд. — Ее зовут Гюда.

Он почти бесшумно выскользнул за дверь, оставив Бернхара наедине с эрулом. Теперь он кое-что начинал понимать. Вернее, не понимать — лишь ощущать, предчувствовать.

Сигурд не знал, пригодятся ли ему эти предчувствия, но, как любой рачительный бонд, уже заготовил для них полочки в своей памяти. Кто знает, когда и как переплетутся нити норн.

Сигурд вернулся в монастырь к середине дня. Монахи уже отслужили обедню и разбрелись по кельям. На дворе Сигурд застал только двух слуг. Один, молодой, рыжеволосый, прыщавый, сидел на чурбаке у входа в хлев. У него меж ног стояла высокая бадья, подле чурбака лежала горкой гнилая репа. Рыжий вытаскивал ее, одну за другой, ловко рубил ножом, сбрасывая в бадью кожуру и гнилые куски. Мякоть он откладывал на постеленную рядышком тряпицу. Второй слуга возился около пристройки, что-то там перекладывал с места на место. Покосившись на Сигурда, он приветливо кивнул.

Идти в сырую пустую келью бонду не хотелось, тем более что на дворе распогодилось, сквозь завесу облаков проглянуло солнце, а теплый ветер дышал весной. Сигурд уселся на оставленную возле ворот скамеечку, где обычно сидел служка, запрокинул голову, зажмурился, подставляя лицо солнечным лучам.

— А правда, что у тебя на севере остались три жены? — потревожил его молодой голос.

Бонд открыл глаза. Спрашивал прыщавый слуга, тот, что резал репу. Он не останавливал работу и даже не смотрел на Сигурда. Сворачиваясь змеей, желтая кожура репы тянулась из его рук к бадье. Пальцы слуги были влажными и красными.

— Правда, — сказал Сигурд.

— И все с тобой живут? В одном доме?

— Со мной. А дом у них свой — женский.

Парнишка покачал головой:

— Не по-людски это как-то — три жены.

— Почему не по-людски?

Парень встряхнул рукой, кожура свернувшись клубком, сорвалась с его пальцев, плюхнулась в бадью. Поковыряв острым концом ножа репную мякоть, слуга пожал плечами:

— Не знаю. Просто неправильно это.

Сигурд усмехнулся:

— Правильно или нет — не тебе судить.

— Оно верно, — покорно согласился слуга. Вытащил еще одну репу из кучки. — А не ссорятся они? Ведь как-никак три бабы.

— Мои — не ссорятся, — сказал Сигурд. Солнце пробило в облаках основательную брешь, стало приятно согревать спину. — Живут дружно, как сестры.

— Забавно, — улыбнулся парень.

Какое-то время они молчали. Обрезки репы падали в бадью, Сигурд наслаждался тишиной и редким ранним теплом. Заметив на штанах застывшую грязь, бонд попытался отколупнуть ее ногтем.

— Водой затри. — Слуга выразительно указал подбородком на бадью у своих ног. Сигруд отмахнулся:

— Само сойдет.

— Оно верно, — вновь сказал парень, а Сигурд подумал, что, должно быть, это его любимое выражение.

— А то отнеси Ингии. Она почистит, — продолжил слуга.

— Откуда она? — спросил Сигурд.

— Кто? Ингия? — Нож соскользнул с гладкого бока репки, мазнул острием по пальцу слуги. Тот охнул, сунул палец в рот, принялся высасывать кровь. Его речь стала невнятной, Сигурд с трудом разбирал слова.

— Говорят, она родом из варгов. Два года назад даны взяли ее в плен, хотели надругаться. А она была гордая — выхватила факел и подпалила на себе одежду. Сгореть не сгорела, но красоту свою извела. Даны бросили ее умирать. Она уверяет, что тогда ей впервые явилась посланница ада. Та шла к ней вся в белом, хотела забрать ее в подземное царство сатаны. Ингия взмолилась о спасении, и Господь снизошел к ее мольбам, заговорив с ней. Его глас спугнул адскую дщерь. А потом Господь сказал Ингии, что скоро мимо того места, где ее оставили, пройдут корабли фризов. Они подберут ее, и если она будет терпеливо сносить унижения и боль, уповая на Господа, то однажды святой человек вернет ей свободу. Все так и вышло — ее подобрали фризы, а спустя еще год выкупил отец Ансгарий. Он крестил ее и дал ей свободу. Но Ингия не захотела возвращаться к язычникам варгам, она предпочла служение Богу.

В Каупанге от заезжих торговцев, особенно западных и южных, Сигурду доводилось слышать подобные истории. Он не очень-то верил в их истинность — одинокому и больному человеку нередко может привидеться то, чего на самом деле вовсе нет. Потом они избавляются от боли и одиночества и начинают все валить на высшие силы.

— Ты в это веришь? — поинтересовался Сигурд у парня. Тот уже вынул палец изо рта и теперь рассматривал его, надеясь обнаружить следы пореза. Долго искать не пришлось — на подушечке пальца снова проступила кровь. Ругнувшись, слуга слизнул ее, вытер палец о штанину и огорченно поглядел на недочищенную гору репы:

— Не знаю. Отец Ансгарий будет ругаться.

Последнее относилось к репе.

— Суровый он? — спросил Сигурд.

— Когда как. Бывает — добрее человека не сыщешь, а бывает — озлится, аж страшно становится.

— Кричит?

— Наоборот. Говорить начинает тихо, внятно, каждое слово будто молоточком выстукивает. От этих молоточков на душе так жутко становится, что хочется бежать, куда глаза глядят. Вот и нынче осерчал на вашу девку, ту, что лицом на кошку похожа.

"На Айшу?" — про себя удивился Сигурд. Не замечая его озабоченности, парень продолжал:

— Она, глупая, сдуру из конюшни Ветра выпустила. А Ветер — не просто конь, его монастырю в подарок сам Людовик, король наш, преподнес. Для него Ветра здесь и берегут — холят, лелеют. Из конюшни его могут только сам Ансгарий да Симон выпускать. А тут — пришлая девка распорядилась.