Врата Лимбрета - Робин Хобб
Когда мгновение спустя она открыла глаза, то увидела, как Холлика оторвала кувшин от изящно поджатых губ своего впечатляющего рта. Ки забрала кувшин обратно. Она заметила, как удобно устроилась Холлика, сидя спиной к желтым спицам колеса. Присоединившись к ней, Ки снова опрокинула кувшин, а затем осторожно поставила его на гравий между ними. Стимулировала ли когда-нибудь выпивка таким любопытнам образом? Ки знала, что у нее нет такой большой способности к этому, как у некоторых ее ромнийских товарищей, но она привыкла пить с достоинством и контролем. То ли бренди оказалось крепче, чем она думала, то ли потому, что оно боролось с речной прохладой внутри нее, Ки почувствовала, как мир вокруг нее накренился, мягко раскачиваясь одновременно восхитительным и тревожным образом.
Она почувствовала руку Холлики на кувшине и отдала его ей.
- Я не думала, что брурджанцы пьют что-то еще, кроме воды, молока и крови, - добродушно заметила она. - Но тогда я думала, что они еще и полностью плотоядные. Это доказывает, что никогда не следует верить слухам о другом виде, пока не познакомишься с ним поближе .
- Правда. - Холлика заговорила после довольно продолжительной паузы.
- Что правда? - Ки потеряла нить разговора. Она взяла кувшин, прислоненный к ее бедру.
- Правда, ты не должна верить слухам. Настоящие брурджанцы не пьют вина и не едят зелень, растущую в грязи. И не лижут свой мех.
Ки была довольна собой за то, что пила и слушала одновременно. Она дала бренди всего несколько мгновений, чтобы оно полностью проскользнуло в горло и уютно свернулось калачиком в животе. Это согнало ласкающий холод речной воды в ее конечности, заставив пальцы рук и ног покалывать ледяными искрами. Ощущение стоило того, чтобы обратить на него внимание. Но не следует забывать о хороших манерах. Нужно разговаривать со своим гостем.
- Никогда не слышала, чтобы брурджанцы вылизывали свой мех, - дружелюбно ответила Ки.
Холлика со стуком поставила кувшин на гравий между ними.
- Они этого не делают! - сказала она далеко не дружелюбным тоном. - Глупый слух, вероятно, пущенный кжитаном. Кжитаны. Вот это вид с отвратительными привычками. Ты знаешь, что всякий раз, когда они сбрасывают кожу, они варят ее в супе и едят?
Ки сморщила нос от отвращения и сделала глоток из кувшина, чтобы прогнать неприятные мысли. Она немного нахмурилась, потому что кувшин показался ей значительно легче, чем минуту назад. Она повернулась, чтобы посмотреть, как Холлика пьет. Она была крупным существом, и полный рот для нее был все равно что кружка для Ки. Но Ки не жалела об этом. Там было предостаточно. Тепло бренди наполнило тело Ки, словно маленькое солнышко, согревающее ее изнутри. Но по всему телу был слой прохлады, прохлады этой лишенной солнца земли. Она радостно вздрогнула от этого контраста.
- Но! - внезапно воскликнула Ки, когда радикальная мысль пришла ей в голову. - Но ты брурджанка и пьешь бренди! Как насчет этого, а?
Холлика небрежно поставила кувшин. Он опрокинулся на бок, но был уже недостаточно полон, чтобы пролиться. Ки все равно аккуратно поставила его вертикально, вдавив основание в гравий, чтобы он стоял.
- Не брурджанка! - теперь Холлика была такой же печальной, какой раньше была раздраженной. - Отчасти человек, ты знаешь. Мама всегда говорила, что это означает, что я могу потворствовать порокам обоих видов. Так я и сделала. Но больше нет! - внезапно пообещала она затянутому тучами небу. - Больше нет! Холлика больше не будет есть мяса. Больше не будет заставлять бедного старого коня делать то, что я от него хочу. Я отпускаю его. Он может пойти поваляться на траве, или погонять кобыл, или просто стоять и ничего не делать. Я отпускаю его. Хотя я люблю его. Проклятый старый конь. Он - все, что у меня есть, Ки, и у меня его больше нет. Знаешь, я его отпустила. И я выбросила свой меч, доспехи, одежду и все остальное. С этого момента я буду есть только зелень и пить холодную воду, пока не обрету покой Лимбрета.
- Я тоже, - пробормотала Ки. Их руки встретились на кувшине. Ки милостиво позволила Холлике выпить первой. Она пожалела об этом мгновение спустя, когда ей пришлось полностью перевернуть кувшин, чтобы сделать последний глоток. Она очень осторожно поставила кувшин и легла спиной на гравий.
Прохлада речной воды танцевала и покалывала всю ее кожу, но тепло солнца было внутри нее; Ки не дрожала. Она лениво подняла обе руки и свела вместе кончики двух указательных пальцев. С третьей попытки она действительно заставила их соприкоснуться, но была разочарована, когда между ними не пробежало ни одной холодной искры энергии реки. Она опустила руки по швам и испустила долгий вздох. Холлика говорила рядом с ней, ее голос был так близко к уху Ки, что Ки предположила, что она тоже, должно быть, лежит плашмя на гравии.
- … Понемногу снимала с него панцирь. Как он свистел, и его щупальца стучали по панцирю. Желтая пена капала из его ротовых отверстий. После этого меня несколько дней тошнило. Но он говорил. О да, он говорил. Тогда я поверила в них. Они сказали, что это был очевидный выбор, и я должна была его сделать. Я могла либо вытянуть из него правду о боевых планах, причинив вред одному существу, либо позволить сотням своих отправиться на верную смерть. Тогда это казалось таким простым выбором. Этот т’черианин умрет медленно, со всеми мыслимыми муками, или будут убиты сотни. Я восприняла это как проблему чисел, Ки. Что больше, единица или сотня? Но от моих рук, возможно, один т’черианец пострадал больше, чем сотня воинов брурджана от ран, нанесенных в открытом бою. Я никогда не думала об этом, пока не попала в это место. Но теперь я думаю об этом, и это
